Юлия Верба - Троеточие… [litres]

– Ба, это не тебе решать.

– А если девка? – прищурилась Женя.

– Какая девка? Там Константин Анатольевич!

– Хм, я тоже так думала. И мать твоя думала, что сына носит. А ты в эту клятую немецкую порода пошла, как и Нилка.

– Да ну тебя! – отмахнется Люда. – Какая девка?

На Первое мая Нила прикатит с демонстрации шикарную синюю немецкую коляску.

– Мам, откуда такие деньги? – удивится Люда.

– Это моей внучке!

– Она же рублей сто стоит!

– Сто двадцать. Не важно! Я буду бабкой!

– Мам, ты сумасшедшая! Опять в долги влезла? – чуть не плакала Людочка.

– Та сколько там той жизни? – улыбалась Нила. – Ты смотри, какой аппарат! Это ж правительственная «Чайка» для нашего будущего директора. Только конверт, извини, розовый. Девочки с работы отдали на выписку. Но ты не переживай – я его синькой покрашу.

Уже сиреневый конверт не долго ждал своего часа в синей коляске.

Через неделю у Людки начались схватки. Толик сбегает на угол в телефон-автомат и вызовет скорую.

– О, с ветерком! – лежа, пыталась юморить Людка между схватками, вцепившись в холодные борта каталки. Тося, как в такси – за три рубля, – будет сидеть рядом в скорой.

– Иди уже, – шикнет на него нянечка в приемном. – Она до утра точно не разродится.

Толик упрямо умостится в предбаннике роддома и только в семь тридцать рванет в «вышку» – «сбросить номерок», чтобы аспиранту не засчитали прогул, мол, вовремя до восьми утра не явился на рабочее место. Расписавшись в журнале и оповестив всех на кафедре, что «началось», он помчится обратно.

– Хорошая девка. Поздравляю. А ты – прибацанная, – торжественно огласил лучший гинеколог Молдаванки Йосиф Семенович Зильберман. – Ты же могла вести себя прилично и тужиться, куда надо, ну а теперь придется зашиваться!

Люда, измотанная схватками и счастливая, что самое страшное позади, уже не чувствовала боли. Ей на живот положили в пеленке дочку.

– Моя родная девочка, – Людочка приподняла ее голову, выставив подбородок, чтобы увидеть. На нее, пытаясь приоткрыть запухшие щелочки вместо глаз, насупившись и презрительно поджав губы, смотрела ее проклятая свекровь. Крючковатый нос доходил почти до верхней губы.

– А чего это ты ревешь? – удивленно спросил Йося, подхватив ребенка и передав его медсестре.

– Я так ждала, так молилась, так ждала…

– И?

– И родила бабу Феню!

– Кого? – прыснул Йося.

– Свою свекровь! С таким же шнобелем!

– Так, мишигинер, – Йосиф Семенович потер свой выдающийся семитский нос, – шнобель у меня, и у тебя тоже нивроку, а у дитя – кукольный носик. Дите настрадалось. Ты шо думаешь, когда ты вылезла с того места, сразу была красавицей? Ты куда тужилась, шая, два часа? В голову? Ты шо, мозг выдавила? Отличный ребенок!

– Я ее люблю… Но она же копия…

В приемном Тосю будет ждать сияющая теща.

– Поздравляю! Ура!!! – Нилка крепко стиснет своего вечно серьезного зятя: – Поздравляю, папочка! У тебя доченька!

– Какая доченька?

– Красивая! Большая! Три шестьсот! Так! Я домой. Нашу маму же кормить надо… – Нилка по-детски хихикнула: – И конверт отстирать обратно в розовый.

– А как же… это… Котик? Как ее назовем?

– Та придумаете!

Толик не придумывал. Он праздновал. В их курсантском выпуске он стал вторым отцом. Портвейн тек рекой, чтоб было молоко и чтоб все были румяными и здоровыми! Пили за декабристку Людочку и дочку-Котика. Ближе к ночи отмечающие, обломав всю сирень в палисаднике на Мечникова, пошли к роддому поздравлять.

Второй роддом на Комсомольской стоял прямо перед трамвайными рельсами.

Роженицы в палате делились впечатлениями:

– Да что ж это такое!

Надрываясь, трезвонил трамвай, перекрикивая его, пьяная толпа скандировала:

– Э-э-э-ва! Э-э-ва-а!!!

Оля скривилась:

– Ну реально достали! Перепились все там.

И встала закрыть форточку.

– Э-э-ваа-а-а!

Людка, кряхтя, заползла в палату:

– Как будто не в туалет, а на Эверест сходила…

– Шо, блин, за Эва такая глухая. Уже час орут, дебилы, – простонала Оля.

– Эва?! Вот же ж придурки! – Людка доковыляла до окна и рванула ручку.

На рельсах стоял ее пьяный Толик с уставшим кустом сирени и надрывался хором с Боичем и остальными корешами по «вышке» и яхт-клубу. Сзади отчаянно трезвонил трамвай.

– О! Вот она!! Поздравляем! Люблю! Выходи! – закричал он.

– Уходите! Уйдите с рельсов! – ржала Людка.

Морское братство послушалось и сделало два шага к окнам.

– А давай мы его к тебе подсадим? – предложил Калинка.

– А давай вы его домой унесете?

– Не сейчас! – Толик мягким неверным шагом двинулся к приемному отделению.

Через десять минут, ворча и пыхтя, поднялась круглая санитарка. Судя по ее довольному лицу, пьяные моряки сумели-таки задобрить этого цербера:

– Вот, держи, твои горлопаны передали. А цветы нельзя. Не могу. Аллергия у детей будет. А вы чего сидите? – уставилась она на остальных.

– А что делать-то? – удивилась Оля.

– Шо делать – сиськи мните! А то раздует до утра – не расцедитесь. А вам скоро кормить принесут!

Людка, хохоча, рассматривала новогоднюю открытку. В ней Тосиным каллиграфическим почерком с вычурными завитками было написано поздравление с рождением дочки. Судя по содержанию, писали его после посещения минимум третьего винного подвала, и только моторная память в руках сохранилась. «Вот вам полные саночки цветов» – заканчивалось послание, а на открытке в санях Деда Мороза дорисовали ромашки.

– Покажи дочку! – Тося таки дождется и увидит в окне второго этажа бледную Людку в байковом халате и со смешным коконом-гусеницей – своей дочкой.

– А почему Эва? – спросит ее удивленная соседка. – Ты ж Люда?

– «Эва» – так туристы в походе кричат в горах или в лесу. Вот они меня туристическим кличем и вызывали…

Утром примчалась Нила с огромным счастливым письмом, теплым золотистым бульоном, тефтелечками, хлебом и наказом все съесть. Люда читала и передавала обратно записки.

– Мамочка, пусть Толик возьмет справку в поликлинике. И мы не знаем, какое имя…

Люда смотрела и стыдилась вчерашней слабости – все было, как говорил Йося: отечность после родов за ночь сошла, и курносый младенец теперь ни капли не был похож на ее клятую родственницу.

Следующей под окна прибудет с открыткой, уже посвященной 9 мая, та самая Феня. При параде. С фирменными сдобными пирожками. До появления смс-сообщений, смайлов и эмодзи оставалось чуть меньше полувека.

«Может, раз родилась у мае – назовем девочку Маечкой?» – вместо поздравлений было накарябано в открытке.

Людка вернет открытку свекрови обратно, просто приписав в конце: «Лучше сразу Трусиками».

Пришел ее звездный час отыграться за все обиды.