Олег Велесов - Гражданская рапсодия. Сломанные души

Вечером Кутепов поставил роту Чернова в устье Мёртвого Донца заслоном, опасаясь наскока красных от Азовского моря. Встали повзводно, заставами. Затаились. Чернов запретил разводить костры, а чтобы не замерзли, приказал ротному интенданту выдать водки, по бутылке на шесть человек. Ночью к заставам вышел батальон латышских стрелков. Шли скрытно, но на жёлтом льду в свете чистой луны каждый человек виделся огромной тенью. Их подпустили вплотную и расстреляли из пулемётов. Выжили трое: двое крепких белёсых парней и сестра милосердия.

Утром Чернов подозвал Толкачёва.

— Ведите пленных к Кутепову, штабс-капитан.

Латыши всю ночь просидели в ледяной яме. Молодые, рослые, в тёплых меховых куртках и офицерских сапогах. Девчонка… Не старше Кати; каштановые волосы выбиваются из-под белой косынки на виски, личико милое, глаза большие — очень большие. И сколько же в них… уверенности. Латышей поднимали прикладами, и она как кошка бросилась на конвоиров с кулаками. Пришлось связать ей руки.

На станции пленных встретили улюлюканьем. Из вагонов штабного поезда, из станционных построек торопливо выскакивали добровольцы и выстраивались вдоль путей разномастной крикливой толпой, как будто в ожидании циркового представления. Всем хотелось посмотреть на большевиков. Особо ретивые подступились совсем близко. Скуластый подпоручик спрыгнул с платформы на рельсы, ему крикнули:

— Давай, Качанов, глянь, из чего они сделаны!

— Вон ту пощупай, рыженькую.

— Ведьма… Как смотрит…

Качанов с усмешкой портового биндюжника подошёл к пленным, и, сняв фуражку, изобразил глубокий реверанс.

— Добро пожаловать, господа товарищи, в нашу скромную обитель. Мадам, не желаете в номера?

Девчонка плюнула ему в лицо. Качанов от неожиданности присел, а потом рванулся к ней. Толкачёв едва успел встать между ними. Толпа загудела, кто-то из казаков неодобрительно покачал головой.

— Руки! — выставляя перед собой винтовку, выкрикнул Толкачёв. — Руки, господин подпоручик, от пленных!

— Да я!.. — Качанова в злобе перекосило, на подбородок потекла слюна. — Эту суку большевистскую… Тварь! На штыки!

Подпоручика поддержали, из-за спины вылетело с готовностью:

— На штыки!

Девчонка на эти крики лишь фыркнула; подняла серые глаза кверху и начала разглядывать что-то в пустом небе. Но Толкачёв видел, как подрагивают её губы, и как латыши нервозно поводят плечами. Смерть, может быть, и не страшила их, но смерть бывает разная. И не всегда быстрая.

— Успокойтесь, подпоручик. Не вам её судьбу решать.

Но Качанова гнуло от унижения.

— Не я буду… убью… Сука!

Он всё ещё пытался дотянуться до ней, но Толкачёв стоял крепко. На помощь к нему подбежал князь Чичуа, схватил подпоручика за плечо, повернул к себе.

— Качанов, послушайте меня, не позорьтесь.

— Князь!

— Остыньте!

Подпоручик встряхнул головой, отошёл, хотя продолжал коситься на девчонку и кидать проклятия. Толкачёв повёл пленных к штабному вагону. Из тамбура уже выглядывал, привлечённый шумом, адъютант Кутепова — щеголеватый капитан с тонкой ниточкой усов под носом и двумя орденскими знаками на грудном кармане мундира.

— Чего вам?

— Пленные.

Капитан окинул быстрым взглядом латышей, на девушке задержался, причмокнул — едва ли не облизнулся — и буркнул:

— Заводите.

В вагоне было тепло. Кутепов сидел за рабочим столом, пил чай из глиняной кружки. Перед ним лежала развёрнутая карта Донской области, прижатая по верхнему краю шашкой. На стене тикали ходики. Их лёгкий монотонный звук казался неуместным.

Толкачёв встал ближе к печке, и почувствовал, как болью откликаются застывшие ступни. Сейчас бы горячего молока с мёдом. А лучше всего снять сапоги, повесить портянки над заслонкой, а самому лечь пятками к огню — и блаженствовать… Но вряд ли кто-либо из присутствующих поймёт его, если он вдруг разуется.

— Вы что там, Толкачёв, оцепенели? Оттаиваете? — сквозь пелену тепла достучался до его сознания насмешливый голос Кутепова. — Я спрашиваю, откуда пленные?

— Извините, господин полковник, задумался… Вышли ночью от моря. Около двух рот. Эти выжили. Капитан Чернов приказал отвести их к вам.

— Документы есть?

Толкачёв достал из-за пазухи несколько солдатских книжек, передал адъютанту.

— Курземский полк латышских стрелков, — рассматривая книжки, проговорил Кутепов. — Надо же. Не ищи палача… Ну что, господа стрелки, есть что сказать?

Латыши переглянулись, тот, что выглядел старше, произнёс медленно с прибалтийским акцентом:

— Мы петроградские коммунисты, господин полковник. Мы не станем вам ничего говорить. А теперь можете убивать нас.

И замолчал.

— Что ж, — Кутепов повёл рукой, — не смею вас разочаровывать… Толкачёв, вы их привели?

— Так точно.

— Значит, вам и расстреливать.

— Что? Господин полковник, как же так, я не стану…

— С таким понятием, как «приказ», знакомы? Надо объяснять повторно?

— Не надо.

— Выполняйте, — Кутепов отхлебнул чаю. — Или идите из армии вон.

Пленных вытолкали на улицу. Возле вагона по-прежнему стояли любопытствующие, хотя толпа значительно поредела. Толкачёв встал перед ними.

— Нужна расстрельная команда. Есть желающие?

Вперёд с готовностью шагнул Качанов. Больше никто не решился, хотя кричали и требовали расправы над пленными все.

— Ещё есть?

После минутных колебаний вызвались трое казаков. Пожилые, седобородые, с медалями на шинелях. Потребовали в качестве условия водки. Толкачёв кивнул, соглашаясь, и указал им на латышей: видите за мной.

— А девку что?

— Её тоже.

По глазам было видно, что казаки подобного поворота не ожидали, и зачесали бороды. Одно дело мужик, подспудно враг. Хитрое ли дело такого в расход? Сам винтовку взял. А тут молодуха. На это без особого повода не решишься. Но и отступать вроде поздно, сговорились уже. Качанов тоже замялся. Кричать, что убьёт сучку большевистскую, много хлопот не нужно, а держать ответ за свои слова — другой подход. Да и видно было, что остыл он, и теперь, может быть, жалел о своей несдержанности, и корил себя, что не перевёл всё в шутку, не посмеялся над самим собой…

Далеко вести пленных не стали. По путям вышли на край насыпи, остановились. Латыши попросили закурить. Дали. Казаки скрутили две толстых самокрутки, поднесли спичку. Предложили и девчонке, мало ли, по нынешним временам и девки к баловству приучились, но она отвернулась, снова что-то стала искать в небе.

Толкачёв заметил, как к окнам штабного вагона прилипли лица. Несколько человек выскочили на рельсы, замерли. Толкачёв поднял руку.

— Заряжай… Целься…

Латыши затянулись ещё по разу и выплюнули окурки.