Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

Им принесли реплики двух экспрессионистских полотен. Армануш подали блюдо, отсылавшее к картине Франческо Боретти «Слепая проститутка». А на тарелке Мэтта повар воспроизвел одну из работ Марка Ротко под весьма подходящим названием – «Без названия». Они были настолько поглощены созерцанием своих тарелок, что даже не заметили, как подошедший официант поинтересовался, все ли в порядке.

Остаток вечера прошел приятно, но не более того.

Все оказалось на редкость вкусно, и они быстро приноровились к тому, чтобы поглощать произведения искусства. Когда принесли десерт, Мэтт с легким сердцем внес хаос в стройные ряды ягод ежевики, у него была «Апрельская тоска приносит майский желтый» Питера Китчелла. Армануш не задумываясь вонзила ложку в трепещущий нежный заварной крем, представлявший «Мерцающую субстанцию» Джексона Поллока.

А вот беседа не клеилась. Есть у них получалось гораздо лучше, чем говорить. Хотя, вообще-то, ей было приятно с Мэттом, и как мужчина он ей вполне нравился. Но чего-то фатально не хватало. И не в том смысле, что недоставало какой-то части от целого, но само это целое словно распадалось. Может быть, они объелись философией. Как бы там ни было, Армануш осознала, что ее возможности, увы, ограниченны и она при всем желании ну никак не сможет влюбиться в Мэтта Хэссинджера. Это открытие положило конец ее сомнениям, и теперь, потеряв к Мэтту всякий любовный интерес, она могла просто хорошо к нему относиться.

На обратном пути они вышли из машины и в задумчивом молчании немного прогулялись по Коламбус-авеню. Ветер переменился, и Армануш на миг почуяла резкий соленый запах моря. Ей так захотелось убежать отсюда куда-нибудь на берег океана. Тем не менее, оказавшись перед книжным магазином «Сити лайтс», она невольно оживилась, увидев в витрине одну из своих любимых книг – «Гробницу для Бориса Давидовича» Данило Киша.

– Ты читал вон ту книгу? Она потрясающая! – воскликнула Армануш и, получив отрицательный ответ, принялась излагать первый рассказ сборника, а потом перешла к остальным семи.

Она была искренне убеждена, что понять эту книгу можно, только разобравшись в том, как устроена восточноевропейская литература. На протяжении последующих десяти минут Армануш просвещала Мэтта, хотя еще утром обещала матери ни словом не заикнуться о книгах, по крайней мере на первом свидании.

Так они добрались до Рашен-Хилл и стояли лицом к лицу перед кондоминиумом бабушки Шушан. Вечер подходил к концу, и обоим хотелось, чтобы конец был лучше начала. Им пришел в голову только один способ. Вместо долгожданного страстного поцелуя, воплощения давних мечтаний, у них получился поцелуй нежный и невинный. Оба были столь далеки от страсти, что Армануш запечатлела его, движимая состраданием, а Мэтт – робким восхищением.

– Я весь вечер хотел сказать, – пробормотал, запинаясь, Мэтт, словно собирался сделать горькое и неприятное признание, – ты так удивительно пахнешь… Чем-то необычным, экзотическим, как…

– Как – что? – Армануш побледнела, перед глазами стояла тарелка с дымящимися мантами.

Мэтт приобнял ее и прошептал:

– Фисташки… да, от тебя пахнет фисташками.

В пятнадцать минут двенадцатого Армануш выудила связку ключей, чтобы открыть запертую на множество замков входную дверь. Она с ужасом думала о том, что все семейство собралось, наверное, в гостиной, беседует о политике, пьет чай, ест фрукты и, конечно, ждет ее возвращения.

Но дома было темно и пусто. Бабушка с отцом уже легли, остальные ушли. На столе стояло блюдо с яблоками и апельсинами. Фрукты аккуратно очистили и явно оставили для нее. Армануш взяла потемневшее яблоко, и у нее сжалось сердце. Среди призрачной ночной тишины она грызла яблоко и чувствовала, как ее охватывают грусть и усталость. Скоро возвращаться в Аризону, но как она выдержит удушающую атмосферу материнского мирка? Здесь, в Сан-Франциско, ей было хорошо, она даже подумывала о том, чтобы взять академический отпуск на один семестр и пожить с папой и бабушкой Шушан. Но все равно и здесь чего-то не хватало, недоставало какого-то куска ее души, и без этого она не могла начать жить своей жизнью. Неудачное свидание с Мэттом Хэссинджером лишь усилило это чувство. Она стала мудрее, лучше осознавала свое положение, но ценой этого знания стала печаль.

Армануш скинула туфли и поспешила в свою комнату, прихватив с собой фрукты. Там она стянула волосы в хвост, сняла бирюзовое платье и скользнула в купленную в китайском квартале шелковую пижаму. Закрыв дверь, включила компьютер. Еще пара минут – и она была в своей единственной тихой пристани, в своем единственном прибежище: «Кафе Константинополь». Так назывался чатрум, или, как говорили его завсегдатаи, киберкафе, основанное кучкой ньюйоркцев греческого, сефардского и армянского происхождения, которых, кроме общего города, объединяло одно важное обстоятельство: их предки были родом из Стамбула.

Страница открывалась под звуки привычной песенки: «Стамбул был Константинополь. Теперь это Стамбул, не Константинополь». Под музыку появлялись очертания города под неверными переливами заката, опускавшего многослойные покрывала всех оттенков желтого, черного и лилового. В центре экрана вспыхивала стрелочка, по ней надо было кликнуть, чтобы войти в чатрум. Дальше надо было ввести пароль. Это было совсем как в иных реальных кафе: теоретически открыто для всех, а на практике – доступно лишь для постоянных посетителей. Время от времени в чат заходили какие-то случайные люди, однако ядро участников оставалось неизменным. После того как вы благополучно залогинились, нижняя часть силуэта начинала блекнуть и раздвигалась, как бархатный театральный занавес. На входе в киберкафе раздавался звон колокольчиков, а потом, на этот раз откуда-то издалека, доносилась все та же мелодия.

Войдя в киберкафе, Армануш не удостоила вниманием форумы для армянских, греческих и еще бог знает каких одиноких сердец и кликнула на форум «Дерево Ануш». Форум, где встречались только завсегдатаи с интеллектуальными интересами. Армануш наткнулась на эту группу десять месяцев назад и с тех пор стала ее постоянным членом, почти ежедневно участвовала в дискуссиях. Некоторые участники могли запостить что-нибудь и днем, но действительно жаркие обсуждения происходили по ночам, вдали от дневной суеты.

Армануш нравилось думать, что этот форум – что-то вроде такого обшарпанного, прокуренного бара, куда она бы заглядывала по дороге домой. Это тоже было убежище, при входе в которое можно было отбросить свое будничное Я, как вешают в прихожей мокрый плащ.

Группа «Дерево Ануш» включала в себя семь постоянных членов: пять армян и двух греков. Эти люди никогда не встречались лично и совершенно не имели такой потребности. Они были родом из самых разных мест, работали на разных работах, имели очень разную жизнь. У всех были ники. Армануш именовалась Мадам Душа-Изгнанница. Она так назвалась в честь писательницы Забел Есаян, единственной женщины в списке армян, осужденных на смерть младотурецким правительством в 1915 году.