Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

– Аризона, – пробормотал Исключительно Бездарный Поэт и вздохнул, словно речь шла о каком-то земном рае, стране несбыточной мечты.

Но Асия отнюдь не собиралась останавливаться.

– В том-то и дело, – продолжила она атаку. – То, что ты делаешь, намного хуже. Если бы ты хоть немного верил в свое дело, в эти свои фильмы, я бы могла оспорить твои идеи, но хотя бы не сомневалась в твоей искренности. Ты пишешь сценарии для массового зрителя. Ты их пишешь, продаешь и загребаешь кучу денег. А потом приходишь сюда и шифруешься в этом интеллектуальном кафе, вместе с нами глумишься над собственными фильмами. Какое лицемерие!

Интернационалист – Сценарист Ультранационалистических Фильмов побелел как бумага, лицо его сразу сделалось жестким, а взгляд – ледяным.

– Да кто ты вообще такая, чтобы говорить мне о лицемерии, а, мисс Приблуда? Шла бы лучше поискать своего папочку, вместо того чтобы меня доставать.

Он потянулся было за вином, но в этом не было необходимости. Стакан с вином уже сам летел в его направлении: Карикатурист-Пьяница вскочил, схватил посудину и кинул в Интернационалиста – Сценариста Ультранационалистических Фильмов. Правда, промазал. Вместо этого он угодил в одну из многочисленных картин. Все было залито вином, но стакан на удивление остался цел. Тогда Карикатурист-Пьяница закатал рукава.

От первого удара Интернационалисту – Сценаристу Ультранационалистических Фильмов удалось увернуться, даже несмотря на то, что он был вдвое меньше противника и такой же пьяный. Не спуская глаз с выхода, он бросился за угол, но не предусмотрел худшего.

Публицист Тайный Гей вскочил со стула и рванулся вперед с графином в руке. Никто и опомниться не успел, как Интернационалист – Сценарист Ультранационалистических Фильмов уже валялся на полу, с рассеченным лбом. Словно раненный в битве солдат, он прижимал к голове окровавленную салфетку и тупо смотрел то на Публициста Тайного Гея, то на Карикатуриста-Пьяницу, то куда-то по касательной.

Но кафе «Кундера» все равно оставалось уютным, немного скучным интеллектуальным кафе, со своим медлительным ритмом, который ничто не могло нарушить, хорошо это или плохо. Это было совсем не место для пьяных потасовок. У Интернационалиста – Сценариста Ультранационалистических Фильмов еще кровь не успела остановиться, а все посетители кафе уже благополучно вернулись к своим прежним занятиям: кто-то кривлялся, кто-то болтал за бокалом вина или чашкой кофе, кто-то уносился мыслями в фотографии на стенах.

Почти рассвело, и лишь шаг оставался до таинственного порога, разделяющего ночь и день. Еще было время, чтобы найти последнее утешение в мире сновидений, но было уже поздно видеть новые сны.

Если где-то там, на седьмом небе, есть всевидящее око, Божественный взор, неусыпно глядящий на каждого из нас с высоты, то ему пришлось бы довольно долго смотреть на Стамбул, чтобы выяснить, что происходило за закрытыми дверями и не велись ли случайно богохульные речи. С неба этот город, наверное, представляется мерцающим рисунком из расходящихся во все стороны разноцветных всполохов вроде озарившей темноту петарды. Вот сейчас он светится всеми оттенками красного, оранжевого и желтого. Рисунок состоит из искр, а каждую искру зажег кто-то, кто не спит в эту ночь. Если смотреть сверху, оттуда, из обители Небесного взора, все эти случайные лампочки, наверное, составляют гармоническое целое, а их проблески словно тайнопись, одному только Богу понятные знаки.

Если не считать этих рассеянных отдельных огоньков, Стамбул погружен в полную тьму. Все спят: жители узких, извилистых, мрачных улочек старого города, жильцы многоквартирных высоток, которыми плотно застроены новые районы, обитатели шикарных предместий. Или почти все.

Как всегда, некоторые стамбульцы всегда просыпаются раньше, например имамы. Молодые и старые, сладкоголосые и не очень, имамы всех бесчисленных мечетей города просыпаются первыми, чтобы созывать верующих на утреннюю молитву. Потом – разносчики симитов. Они тоже не спят и спешат в пекарни за хрустящими кунжутными бубликами, которыми будут торговать до самого вечера. А значит, пекари тоже не спят. Многим из них удается поспать пару часов, иные вовсе не смыкают глаз. По ночам они растапливают печи, чтобы еще до рассвета булочные наполнились чудесным ароматом свежеиспеченного хлеба. И так каждый день. Каждый божий день, без исключения.

Не спят и уборщицы. Эти женщины, молодые и старые, тоже встают очень рано, чтобы, меняя по меньшей мере два-три автобуса, добраться до богатых домов, где они весь день будут что-то драить, мыть и протирать. Там совсем другой мир. Богатые женщины всегда накрашены, по ним никогда не скажешь, сколько им лет. И мужья у них тоже совсем не такие, как у уборщиц: вечно деловые, удивительно вежливые и немного женоподобные. Время там – совсем не роскошь. Жители предместий его совсем не берегут, а тратят щедро и беззаботно, как горячую воду.

Если Небесный взор смотрит сейчас на особняк Казанчи, ему, наверное, кажется, что во мраке ночи поблескивает какой-то измазанный грязью мерцающий шар. Почти во всех комнатах темно и тихо, лишь в нескольких горит огонь.

Среди тех, кто не спит, – Армануш. Она проснулась засветло и сразу полезла в Интернет, ей не терпелось сообщить своим кибердрузьям из «Кафе Константинополь» о вчерашнем скандале. Она рассказала им о стамбульской богемной тусовке, а потом и о самой ссоре, набросав портреты всех встреченных в кафе «Кундера» персонажей.

Сейчас она подробно описывала Карикатуриста-Пьяницу, не умолчав и о том, как он оригинально использовал стоявшее на столе вино.

Анти-Кавурма написал:

Похоже, он забавный тип. Так ты говоришь, его могут посадить за то, что он нарисовал премьер-министра в образе волка? Я смотрю, с юмором в Турции не шутят.

Леди Павлин-Сирамарк согласилась с ним:

Да, он, кажется, классный. Расскажи еще.

Но, похоже, кто-то видит произошедшее совсем по-другому.

Эй, ребята, вы что, нет в нем ничего крутого или особо интересного, ни в нем, ни в остальных чуваках из этого вонючего кафе. Вы что, не видите, они просто претенциозные стамбульские пижоны. Типичные представители элиты стран третьего мира, которые больше всего на свете ненавидят самих себя.

Колкое сообщение от Барона Багдасаряна заставило Армануш невольно вздрогнуть. Она оглянулась.

В другом конце комнаты спала Асия, на груди у нее свернулся Султан Пятый, на голове наушники, в руке – открытая книга «Тотальность и бесконечное. Эссе на тему экстериорности» Эммануэля Левинаса. У кровати валялась коробка от диска: Джонни Кэш, весь в черном, стоит на фоне мрачного серого неба, с одной стороны у него кошка, с другой – собака, а сам он сурово глядит куда-то за кадр. Асия так и спала, поставив плеер на автоповтор. В этом отношении она тоже пошла в мать: могла сражаться с любыми, самыми страшными голосами, но не в силах выносить тишину.