Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

Но никакого исцеления не наступило. Скорее, наоборот, она научилась видеть его без всяких фотографий. Иногда она вдруг ловила себя за тем, что немного переделывала любимое лицо, например, украшала его пышными усами с проседью или прибавляла пару прядей волос. Исчезновение фотографий совпало по времени с началом учительской карьеры тетушки Севрие.

Через коридор спит тетушка Фериде. Она умная, образованная женщина, училась в университете, у нее творческая натура. Если бы ей только удалось обрести хоть какую-то целостность. Она так чувствительна, это очень необычно и великолепно, но порой это очень страшно. У нее никогда не бывает твердой почвы под ногами, ведь когда угодно может случиться что угодно. Ей неведомо, каково это – ощущать жизнь как нечто непрерывное и безопасное. Все вразнобой, ее окружают обрывки реальности, они молят о том, чтобы она соединила их, и при этом сопротивляются всякому представлению о единстве. Снова и снова тетушка Фериде мечтает о возлюбленном. Она хочет, чтобы ее любили всю целиком, принимая даже ее бесчисленные страхи, странности и патологии. Ей нужен возлюбленный, который будет обожать в ней абсолютно все. Тетушке Фериде не нужен возлюбленный, который любил бы ее светлую сторону и чурался ее темной стороны. Ей нужен человек, который бы оставался с ней и в горе, и в радости, в безумии и в душевном здравии. Наверное, думает она, именно поэтому сумасшедшим сложнее завести роман – не потому, что у них не все дома, а потому, что не многие готовы встречаться сразу со столькими личностями в одном человеке.

Но это все мечты. А вот снятся тетушке Фериде не любовники, но абстрактные коллажи. По ночам она создает калейдоскопы из дивных разноцветных геометрических фигур. Ветер дует что есть мочи, мимо несут свои воды океанические течения, а мир превращается в сферу бесконечных возможностей. Можно собрать что угодно и одновременно разобрать на части. Врачи говорили тетушке Фериде, чтобы она не принимала это все близко к сердцу и регулярно пила таблетки. Но что они знают об этой диалектике творения и разрушения. Разум тетушки Фериде – выдающийся художник, он создает прекрасные коллажи.

Рядом с комнатой Фериде – ванная, а за ней – комната тетушки Зелихи. Зелиха не спит. Она очень прямо сидит в кровати и, как чужую, внимательно обозревает свою комнату, словно пытается приметить и запомнить каждую мелочь и так хотя бы немного приблизиться к обитающей здесь незнакомке.

Вот ее шмотки: десятки юбок, все как одна короткие, все как одна вызывающе яркие, ее личный бунт против моральных норм общества. На стенах рисунки и плакаты с изображениями татуировок. Тетушке Зелихе уже под сорок, но комната у нее – как у девочки-подростка. Может быть, ей так и не суждено повзрослеть и освободиться от этой внутренней ярости – ярости, которую она невольно передала по наследству дочери. В ее представлении лишь тот может считаться по-настоящему живым, кто способен к инакомыслию, способен восстать и взбунтоваться. Смысл жизни в сопротивлении. А остальные люди делятся на две категории: овощи, которых все устраивает, и чайные стаканчики, которых очень многое не устраивает, но они слишком слабые, чтобы противостоять. Вторые хуже. Применительно к ним тетушка Зелиха сформулировала правило, когда имела привычку устанавливать правила.

Железное правило благоразумия стамбульской женщины: если ты хрупкая, как стаканчик для чая, то или устройся так, чтобы в тебя никогда не налили кипяток, и уповай на то, что подцепишь идеального мужа, или пускай тебя поимеют и сломают, чем раньше, тем лучше. Не нравится – перестань быть стеклянным стаканчиком для чая.

Она выбрала третье. Тетушка Зелиха ненавидела хрупкость. Она по сей день, единственная в семье, действительно приходила в бешенство, когда чайные стаканчики трескались.

Тетушка Зелиха протягивает руку к лежащей на тумбочке пачке «Мальборо лайт», закуривает сигарету. Она осталась такой же курильщицей, что и в юные годы. Она знает, что ее дочь тоже курит. Звучит, как пошлая сентенция из изданного министерством здравоохранения буклета. Дети курящих родителей в три раза чаще сами становятся курильщиками. Тетушка Зелиха беспокоилась об Асии, но ей хватало ума не лезть, ведь малейшее вмешательство, малейший признак недоверия вызовут только недовольство и протест. Нелегко притворяться, нелегко скрывать свою тревогу и нелегко, когда твой собственный ребенок называет тебя «тетушка». Это убивает ее. И все же она продолжает думать, что так лучше для них обеих. Это как-то освободило их – и мать, и дочь. Им надо было отделиться номинально, чтобы сохранить физическую и духовную связь. Один Аллах ей свидетель. Беда только в том, что она в него не верит.

Она задумчиво затягивается, держит дым внутри и сердито выдыхает. Пуфф. Если Аллах существует и все знает, почему же Он ничего не делает, не пускает в ход это свое всезнание? Почему Он позволяет всему происходить так, как оно происходит?

Нет, тетушка Зелиха непоколебима. Она никогда не уверует. Прожила агностиком, так и умрет. Она честна и чиста в своем безбожии. А если Аллах и правда где-то существует, то это идущее от сердца обличение, понятное немногим избранным, должно ему больше нравиться, чем угодливые и эгоистичные мольбы вездесущих религиозных фанатиков.

В другом конце дома, тоже на втором этаже, – комната тетушки Бану. Она не спит в этот ранний час. Она третья, кто не спит в особняке Казанчи. И сегодня утром с ней что-то не то. Она очень бледна, а в больших оленьих глазах какой-то тревожный блеск. Напротив кровати висит зеркало. Тетушка Бану смотрит в него и видит преждевременно состарившуюся женщину. Впервые за много лет она тоскует о муже – муже, от которого она ушла, но не покинула окончательно.

Он хороший человек и заслуживает лучшей жены. Он никогда не обижал ее, ни разу дурного слова не сказал, но после того, как умерли их мальчики, тетушка Бану просто не могла больше с ним оставаться. Время от времени она заходит в свой прежний дом, заходит, как посторонняя, которой тем не менее знакома там каждая мелочь, словно у нее дежавю. По дороге она всегда покупает курагу, он ее обожает. Там она немного убирает, пришивает ему пуговицы, готовит впрок его любимые блюда, наводит красоту. Впрочем, прибирать там особенно нечего, он содержит дом в порядке и чистоте.

Муж обычно стоит неподалеку и смотрит, как она работает. А в конце всегда спрашивает:

– Ты останешься?

И она всегда отвечает одинаково:

– Не сегодня.

Перед уходом она напоминает:

– Еда в холодильнике, суп обязательно подогревай, пилаки постарайся съесть за два дня, а то испортится. Не забывай поливать фиалки, я их переставила к окну.