Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

Всю жизнь я хотела не иметь прошлого. Быть безотцовщиной – это не столько значит, что у тебя нет отца, сколько – что нет прошлого. А вы хотите, чтобы я это прошлое приняла и покаялась за какого-то мифического отца.

Ответа не последовало. Но Асия, похоже, его и не ждала. Она продолжала печатать, словно пальцы ее действовали сами по себе, словно она двигалась на автопилоте.

А может быть, то, что у меня самой нет прошлого, как раз и поможет мне понять вашу привязанность к истории. Я могу признать, что для людской памяти важна преемственность. Да, могу. И я прошу прощения за все страдания, что мои предки причинили вашим предкам.

Анти-Кавурме этого было мало.

Да что толку в том, когда ты тут у нас прощения просишь. Ты покайся громко, публично, на глазах у всего турецкого государства.

Армануш вдруг не удержалась, схватила клавиатуру и тоже встряла.

Ой, да ладно! Это Мадам Душа-Изгнанница. Чего она этим добьется? Разве что нарвется на неприятности.

И пускай! Этим она докажет, что настроена всерьез!

– разошелся Анти-Кавурма.

Ему не успели ответить, потому что на экране появился весьма неожиданный комментарий.

Знаете, моя дорогая Мадам Душа-Изгнанница, моя дорогая Девушка по имени Турка, иные армяне диаспоры вовсе не хотят, чтобы турки признали геноцид. Тем самым они выбьют почву у нас из-под ног и разрушат наши крепчайшие узы. Точно так же, как турки привыкли отрицать свои преступления, так и армяне привыкли окукливаться и упиваться ролью жертвы. Похоже, обеим сторонам пора менять привычки.

Это был Барон Багдасарян.

– Они все еще не спят. – Тетушка Фериде ходила взад-вперед перед комнатой девочек. – Там что-то случилось?

Старшее поколение уже ушло спать, тетушка Севрие тоже легла, как полагается добропорядочной учительнице. Тетушка Зелиха отключилась на диване.

– Иди-ка ты спать, дорогая, а я посижу у них под дверью, послежу, чтобы все было в порядке, – сказала тетушка Бану, положив руку на плечо сестры.

Временами, когда болезнь усиливалась, тетушка Фериде начинала панически бояться какой-то непонятной внешней угрозы.

– Давай-ка я подежурю в ночную смену, – улыбнулась тетушка Бану, – а ты пойдешь спать. И помни, по ночам в голове у тебя поселяется незнакомец. Никогда не разговаривай с незнакомцами.

– Хорошо, – кивнула тетушка Фериде.

Она расслабилась, обмякла и была теперь словно девочка, зачарованно слушающая сказку. Совершенно успокоенная, она прошествовала в свою комнату.

Разлогинившись, Армануш сразу посмотрела на часы. Пора звонить маме. Она всю неделю звонила ей каждый божий день в одно и то же время, и каждый раз мама была недовольна тем, что она так редко звонит. Армануш набрала номер, заранее стараясь не слишком расстраиваться из-за того, что все снова будет точно так же.

– Эми!!! – почти завизжала Роуз. – Это ты, дорогая?

– Да, мама, как ты?

– Как я? Как я? – Роуз вдруг словно растерялась и перешла на сдавленный глухой полушепот. – Мне сейчас надо повесить трубку, но ты дай честное слово, что перезвонишь ровно через десять минут… Нет, лучше через пятнадцать. Я сейчас повешу трубку, ладно, соберусь с мыслями и буду ждать твоего звонка. Только ты обещай, что обязательно перезвонишь, слышишь, обещай мне, – твердила Роуз в истерике.

– Хорошо, мама, обещаю, – проговорила, запинаясь, Армануш. – Мама, ты в порядке? Что вообще происходит?

Но Роуз уже повесила трубку.

Армануш так и остолбенела с телефоном в руке, она побелела как полотно и смотрела на Асию с совершенно несчастным видом.

– Мама не спросила, почему я раньше не звонила. Она велела мне перезвонить. Это на нее так непохоже. Я ее вообще не узнаю.

– Да расслабься. – Асия высунулась из-под одеяла и перевернулась на другой бок. – Может, она за рулем, мало ли, ну не могла разговаривать.

Но Армануш покачала головой, тревога омрачила ее лицо.

– Господи, что-то случилось, что-то ужасное!

Роуз вся распухла от слез, и нос ее уже покраснел самым жалким образом. Всхлипывая, она вытащила из пачки бумажное полотенце. Она всегда и только в одном и том же магазине покупала полотенца марки «Блеск»: прочные и абсорбирующие. Фирма выпускала разные варианты, но Роуз пришлись по душе те, что назывались «Порт назначения». Они были с лазурным принтом: ракушки, рыбы, лодки и слова: «Я не могу изменить ветер, но могу развернуть паруса, чтобы всегда добираться до порта назначения». Роуз вдохновлял слоган, и кафель на ее кухне идеально сочетался с рисунками на полотенцах. Кухня была особой гордостью Роуз. Несмотря на то что изначально ей все вроде бы понравилось, она принялась переделывать кухню, как только они купили дом: повесила шкафчики с выдвижными полками, поставила в угол лакированный винный стеллаж на тридцать шесть бутылок, хотя ни она, ни Мустафа особо не пили, и расставила по всей кухне крутящиеся дубовые табуретки. На одну из них она сейчас и опустилась, охваченная паникой.

– Господи, у нас пятнадцать минут. И что мы ей скажем? Мы должны все решить за пятнадцать минут!

– Роуз, дорогая, пожалуйста, успокойся! – поднялся со стула Мустафа.

Табуретки ему не нравились, и он оставил на кухне два стула из массивной медовой сосны, один для себя и другой тоже для себя.

Он подошел к жене и взял ее за руку, чтобы как-то унять ее тревогу.

– Ты будешь разговаривать спокойно, очень спокойно. Ты спокойно спросишь, где она сейчас находится. Первым делом спросишь, договорились?

– А если она не скажет?

– Скажет. Если ты спросишь вежливо, она тебе вежливо ответит. – Мустафа говорил нарочито медленно. – Только не ругай ее, надо сохранять спокойствие. Выпей-ка водички.

Роуз приняла стакан дрожащими руками.

– Как же так? Моя девочка мне солгала! Какая я идиотка! Доверяла ей. Я же все это время была уверена, что она в Сан-Франциско, у бабушки, а она всех обманула… А теперь еще и бабушка… Господи, как я ей скажу?

Это случилось вчера. Они были на кухне, она пекла блины, он читал «Аризона дейли стар», и вдруг зазвонил телефон. Роуз взяла трубку, не выпуская из рук лопатку. Звонили из Сан-Франциско. На проводе был ее бывший муж Барсам Чахмахчян.

Сколько лет они не разговаривали? После развода им пришлось много общаться по поводу малышки. Но когда Армануш выросла, они стали разговаривать все реже и реже, а потом и вовсе перестали. От недолгого брака у них остались только две вещи: взаимная обида и дочь.

– Извини за беспокойство, Роуз, – сказал Барсам мягким, но безжизненным голосом, – это срочно. Мне нужно поговорить с моей дочерью.

– С нашей дочерью, – язвительно поправила его Роуз и сразу пожалела о злобной ремарке.

– Роуз, прошу тебя, у меня для Армануш плохие новости. Пожалуйста, позови ее к телефону. Ее мобильник не отвечает, пришлось звонить сюда.