Имоджен Кили - Белая мышь [litres]

Она заказала бренди, заплатила, выпила и поставила стакан на барную стойку.

– А Бруно здесь ещё работает? Его старый друг попросил меня передать ему сообщение.

– Передайте сообщение мне, и я скажу ему, когда увижу в следующий раз. Если увижу, – сказал бармен, вытирая стакан грязным полотенцем.

Она посмотрела ему в глаза.

– Может, мне подождать? Вдруг он придёт.

Он пожал плечами и нарочито небрежно сказал:

– Если речь про велосипед, который он продаёт, то он стоит сзади, во дворе. Можете пойти посмотреть, если хотите.

Последнее, что Нэнси хотелось сейчас видеть, – ещё один велосипед, будь он неладен . Она и так-то еле передвигает ноги, а щиколотка уже явно кровоточит.

– Да, именно! – бодрым голосом ответила она.

На заднем дворе и правда стоял старый велосипед, над которым они склонились на случай, если кто-то следит за ними из соседних домов. Нэнси начала проверять сиденье и приняла соответствующее выражение лица.

– Две недели назад Бруно арестовало гестапо, – сказал бармен, – и я не уверен, что сидящие сейчас за столиками не у них на зарплате. Знаю их двадцать лет, но кто знает?

Нэнси сложила руки, не отводя глаз от велосипеда.

– Мне сказали, что у Бруно есть лишний приёмник. Мы потеряли свой.

Бармен сделал шаг назад, поднял руки и принялся так сильно мотать головой, что у него затряслись щёки. Он делал вид, что ему предложили цену, на которую он никак не мог согласиться.

– Без вариантов, мадам. Здесь ничего нет. Но я знаю, что есть в Шатору. По крайней мере, неделю назад был.

– Это же восемьдесят километров отсюда!

– Ближе не знаю. – Из-под поленницы вышла чёрная кошка и стала тереться ему об ноги. Он согнулся и почесал её за ухом. – Их радист попытался сбежать от караула на блокпосте и получил пулю в спину. Вам нужен Эммануэль. По крайней мере, так они его называют. Британец.

Никто не говорил Нэнси об агенте по имени Эммануэль в Шатору. Но это и понятно – вряд ли Лондон будет обсуждать с ними агентов из прилегающих районов без веской причины.

– Вы можете дать адрес?

Он назвал адрес и, отогнав кошку от двери, вывел её назад через барную стойку. Нэнси громко пообещала поговорить с другом про велосипед и вернулась в узкий переулок, где оставила свой.

Восемьдесят километров! А она еле может идти. Она посмотрела на лодыжку. Да, кровь. Восемьдесят ужасных километров, имея только адрес и имя, без документов, объясняющих её нахождение в том районе. И целый рой готовых стрелять по любому поводу гестаповцев. А потом ещё нужно как-то вернуться в горы.

– Нужно это сделать. Ты должна.

Она произнесла это вслух. Значит, дело совсем плохо. Что ж, по крайней мере, не на английском. Превозмогая боль, она забралась на велосипед и поехала.

Сейчас Нэнси снова хотелось оказаться в горах, среди витиеватых дорог, дающих столько возможностей для укрытия. Благодаря работе, проделанной её людьми, немцы старались там больше не появляться. Но между Сен-Аманом и Шатору фашисты были на коне и совершенно ни о чём не беспокоились. Ей удалось увернуться от двух блокпостов. Она вовремя их заметила, успела свернуть с пути и объехать их, не привлекая внимания, но третий пост оказался сразу за крутым поворотом между Мароном и Диором. Она въехала прямо в них, и, конечно, находясь на просёлочной дороге, они скучали и были только рады, когда к ним, шатаясь после двенадцатичасовой езды на велосипеде, подъехала Нэнси.

– Ваши документы, мадам! Куда вы направляетесь?

Она смотрела на него круглыми глазами, ничего не говоря. Этого она могла бы убить, ударив по горлу, как и того охранника на радиовышке, но сейчас с ним было двое других, и один уже держал руку на кобуре. Она же была без оружия. Убить второго ефрейтора пистолетом первого охранника в надежде, что третий запаникует, и у неё хватит времени, чтобы застрелить и его? Или наброситься на него и выцарапать глаза? Шанс двадцать процентов, не больше.

Она залилась слезами.

– Сэр, пожалуйста, сэр, пропустите меня. У меня нет документов. В Шатору мама сидит с моим маленьким сыном, а я работаю. Мне рассказали, что он заболел!

Охранник покачал головой. Для своего звания он был достаточно стар. И достаточно стар, чтобы самому иметь детей и жену, которая за них волнуется.

– Пожалуйста, сэр! Ему всего пять, зовут Жак, и он такой хороший мальчик. Мама прислала ко мне сказать, что он плох и зовёт мамочку. – От переутомления Нэнси очень чётко видела больного ребёнка, его испуганную бабушку, крошечную квартирку, где они живут. Она плакала очень искренне. – Мадам Карель, жена моего начальника, дала мне овощи, чтобы я приготовила ему суп, – сказала Нэнси, показывая на содержимое своей корзинки, – а сам он сказал: «Дорогая Полет, ты должна ехать к маленькому Жаку, мы справимся без тебя один день, если так нужно, но без материнской любви твой сын может умереть!»

Она начала выть, и ефрейтор обернулся на своих друзей. На их лицах отражалась растерянность. Между всхлипываниями Нэнси несколько раз повторила имя своего воображаемого сына, в то же время высматривая возможность выбить охраннику кадык, если слёзы не сработают. Он откашлялся и похлопал её по плечу.

– Ладно, дорогуша. Я уверен, с маленьким Жаком всё будет хорошо. Проезжай.

Нэнси снова села на велосипед, изливая на него поток благодарностей. От переживаний её даже пробрала икота.

– Я буду молиться за вас, месье! – выговорила она и покатилась дальше.

Город находился в низине и раскинулся широко. Центр представлял собой лабиринт переулков вокруг центральной площади. Ей пришлось дважды останавливаться и спрашивать путь. Оба раза она видела в глазах людей подозрение и страх. Её не остановил ни один патруль, но через несколько часов солнце зайдёт, людей станет меньше, и она будет привлекать больше внимания.

В Болье их учили так: если вы заметили патруль, французский или немецкий, и предполагаете, что они обратили на вас внимание, лучше всего подойти к ним, попросить спичку или спросить время. Таким образом вы сразу становитесь менее подозрительными. Но Нэнси не отваживалась подходить так близко. На расстоянии она все ещё могла сойти за обычную француженку, но вблизи они почувствуют исходящий от неё запах крови и пота, увидят её измождённое лицо. После полудня между зданиями было много тенистых участков, и Нэнси старалась перемещаться только там, чтобы не привлекать внимания.

Наконец в одном из захудалых уголков города она нашла нужную улицу. Велосипед она оставила за домом, в конце переулка, и подошла к крыльцу через сад, как сделал бы знакомый хозяевам человек. Постучав, она отошла немного от дверей, чтобы тот, кто отодвинет штору или приоткроет ставни, мог её увидеть. Домик был крошечный – одна комната над другой.