Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

2 сентября

Австрийские войска в двух днях пути от Парижа. Город охвачен паникой. В задней комнате на небольшом дубовом столе мы с Эми собрали оружие: нож для разделки мяса, ее саблю, пистолет дю Брея. Трогаю холодный металл, воображая худшее. Могла бы я? Желала бы?

Понедельник, 3 сентября, вечер

День рождения Эжена, ему одиннадцать. Над городом стоит колокольный звон. Медленно тянется за часом час, в начале каждого стреляют из пушки.

Я задернула шторы и запретила детям выглядывать из окон. Спокойно прикалываю ленты по случаю дня рождения, произношу молитвы, чтобы отогнать смерть. Кинжалы всегда наготове, мысленно перебираю события дня: дети накормлены, белье починено, постельные принадлежности проветрены. Такими уловками отгоняешь страх. Но теперь дети спят, я жду у окна, наблюдаю, прислушиваюсь, на столе передо мной — пистолет. В темноте правит страх. Что делать, если на меня нападут? Хватит ли у меня мужества отнять чью-то жизнь? Как это делается?

4 сентября

В два, а может быть, в три часа ночи я услышала тихий смех и подошла к окну. Над городом в звездном небе висела луна. «Спокойно!» — подумала я, но потом в темноте увидела движущийся огонек. В городе ходили с факелами.

На улице подо мной появились два пьяных парня: это их смех меня потревожил. Я присмотрелась. Они что-то тянули по мостовой. Спотыкались, падали, смеялись и снова начитали тянуть. Что же это у них? И потом я увидела… человеческое тело в черном одеянии с голыми белыми ногами. Священник.

Меня едва не вырвало. Я отвернулась и стала хватать ртом воздух.

С рассветом я переоделась в уличную одежду, приколола розетку из лент и отправилась на улицу Лиль. Фредерик служил в Национальной гвардии; он должен был знать, что происходит.

Несмотря на ранний час, меня приняла княгиня Амалия, тоже не спавшая в эту ночь. Она провела меня в сад, где пригласила сесть под цветущей акацией. Там, в покое, среди красивых растений, она рассказала мне, что случилось ночью. Перебили узников тюрем; как мужчин, так и женщин.

Мне стало дурно.

— А граф де Монморен? Он в Аббатстве…

Княгиня Амалия взяла меня за руку.

Боже мой! Сегодня мне предстояло предстать перед присяжными. Но уже поздно.

Пятница, 21 сентября 1792 года

Эми полна решимости обеспечить мою безопасность.

— Вам предстоит стать хорошей гражданкой, образцовой республиканкой. — С этими словами она надела на меня красную шапку и приколола розетку из камвольной [52] Шерстяная или полушерстяная костюмная ткань тонкой работы. ткани; шелковая не годится. — И так всякий раз, как выходите из дому.

Я только вздохнула.

Далее Эми взяла на себя смелость рекомендовать мне облачаться в менее привлекательную пелерину.

— Выставлять свое благосостояние напоказ сейчас небезопасно, — объяснила она. — Так же, как и демонстрировать, что вы носите чистое.

Она дала мне пелерину, купленную в магазине подержанной одежды: изношенную, заплатанную, неприглядного грязно-желтого цвета.

— Вот теперь все идеально: выглядите ужасно.

Суббота, 22 сентября

Утро новой республики выдалось дождливым и унылым. На улицах под дождем толпился народ: пили вино, пели песни, праздновали новую «Эру Свободы». Люди в древнеримских туниках, в рваной старой армейской форме, в заплесневевших придворных платьях, взявшись за руки, ходили из одного квартала в другой.

Эми натаскала в переднюю гостиную революционных газет.

— Для нашего салона, — объяснила она мне.

— Какого еще салона?

— Вечером каждого вторника. Революционеры, добро пожаловать в наш дом! — сказала она. — Эта шумная публика может оказаться даже забавной.

26 сентября

Наш «салон» пользуется успехом. Пришло семнадцать гостей. Первой явилась Фэнни в модной сейчас сельской одежде. С нею пришли Мишель де Кюбьер (он потолстел), дочь Мари (худая), гражданин Леста (с виду богач) и вдовец-мулат из Сан-Доминго, который оказался более чем на дружеской ноге с Мари. Все делали вид, что нисколько этим не шокированы.

Мари сообщила мне, что подала документы на развод с Франсуа по новому закону.

— Это просто! — На ней была шапочка работницы с огромной трехцветной розеткой спереди. — Когда вы собираетесь разводиться с Александром?

— Об этом я не думала, — призналась я. Несмотря ни на что, я по-прежнему считаю Александра своим мужем, отцом моих детей.

Было приглашено несколько депутатов, включая Барраса, прибывшего в компании с гражданином Бото и депутатом Тальен; все — в прекрасном настроении.

Депутат Баррас поцеловал мне руку.

— Гражданка Богарне, — сказал он, и его большие глаза сделались печальными. — Узнал об участи вашего друга, очень сожалею…

Гражданин Бото казался не менее огорченным.

— Мы опоздали… — прошепелявил он и пожал плечами.

— Я намеревалась написать вам обоим, — ответила я. — Благодарю за помощь.

— Можно ли доверять стареющим вольнодумцам в компании дамы? — прервал наш разговор молодой человек в красном сюртуке. Необычайно высокий и коротко стриженный, он двигался как кошка.

— Мама разрешила тебе сегодня отлучиться из дому, Тальен? — спросил депутат Баррас, готовя стол для игры в карты. Гражданин Бото засмеялся.

— Депутат Тальен — секретарь Коммуны? — спросила я при случае у Эми. — Но он так молод… — Хоть на вид и благовоспитанный, он опасен, как острый нож: полон сарказма, непочтителен, в меру остроумен.

— Ему едва ли исполнилось двадцать пять, он сын лакея. Хотя пригож, не правда ли? И по-видимому, образован. Хозяин его отца по ошибке дал ему образование. Мне говорили, Тальен цитирует Плутарха, как благородный. Говорят, его хозяин — и есть его отец. Видите что-либо аристократическое в его профиле? Внешне он благовоспитанный и добродушный человек, но, говорят, безжалостен в делах политики — ну что ж, ведь он один из комиссаров… Вы слышали о девяностолетней старухе из Сен-Дени? Под видом делегатки пронесла в Ассамблею склянку серной кислоты, хотела плеснуть ему в лицо.

— Он сентябрист? — Я думала о Люсе де Монморене, о его ужасной смерти. Как мы могли пригласить к себе в дом сентябриста?

— Но влиятелен… у него надо будет попросить пропуск на выезд из города для княгини Амалии и Фредерика. — Эми стиснула мне руку. — Говорят, он любит аристократок.

После неисчислимых тостов за республику я пригласила гражданина Тальена поиграть со мной в экарте. [53] Карточная игра, изобретенная слугами высших домов Франции. С французского переводится как «сброшенный». Я чувствовала, что он слаб по части азартных игр, и доставила ему большое удовольствие, проиграв. После второй игры (которая обошлась мне в семнадцать ливров) я собралась с духом попросить за своих друзей.