Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

В книге утверждалось, что «цветы» начинаются в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет, а прекращаются между сорока пятью и пятьюдесятью годами.

Итак, очень может быть, что у Гортензии, которой исполнилось тринадцать, вскоре могут начаться периодические недомогания. Автор предостерегает, что девочкам в этом возрасте противопоказана пряная пища. Нельзя также давать им слушать музыку, написанную «в безнравственном ключе». Еще бы понять, что имеется в виду!

15 апреля

Постоянная боль в боку. Меня лихорадит. По-прежнему никаких признаков «цветов».

17 апреля

Часы с маятником едва пробили два, когда я услышала топот копыт по аллее. Вышла на парадное крыльцо. Это был Эжен; он спешился со взмыленного серого мерина, накинул поводья на голову каменного льва — и в два прыжка оказался на крыльце перед дверью.

— Ты прискакал один? — спросила я, обнимая сына. Дорога между Парижем и Сен-Жермен славилась опасностями. — Разве ты не должен быть в школе?

У него были воспаленные глаза. Почему бы?

— Что-нибудь случилось?

— Мама, это насчет генерала Гоша, — тяжело дыша, сказал он и вытащил из кармана камзола измятую страницу «Новостей». Лист дрожал у него в руке. Я прищурилась, разбирая мелкий шрифт, и прочитала: «Генерал Гош убит в Вандее».

— Эжен, этого не может быть.

Будь это так, Баррас немедленно известил бы меня. Но Эжен даже не обратил внимания на мои слова.

— Если хочешь, я поеду во дворец, — предложила я. — Директор Баррас точно должен знать.

В Люксембургском дворце было холодно — несмотря на горевший в огромных каминах огонь, несмотря на ковры, гардины и драпировки из алой камки. [84] Шелковая цветная ткань с узорами. И странно тихо, если не считать ритмичного шелеста метел, сметавших мусор, оставленный дневным наплывом просителей. Я шла вслед за лакеем через приемные залы, думая о словах на газетном листке, втиснутом в мою перчатку.

Четверо рабочих, покрывавших позолотой деревянную обшивку Большой галереи, при моем приближении замолчали. Всего пять месяцев назад некогда роскошный дворец годился только под пристанище для бездомных и летучих мышей. По настоянию Барраса его полностью восстановили. Дворец уже начинал снова походить на себя, подавляя посетителей грандиозностью. Я взглянула в зеркало, поправила шляпку и напомнила себе, что иду к самому могущественному человеку Французской республики. В это трудно было поверить. Мой эксцентричный друг Поль Баррас теперь управлял всей страной. За щедрость мы с Терезой даже прозвали его дядюшкой Баррасом.

— Директор Баррас принимает посетителей? — обратился мой лакей к человеку у дверей. Тот жестом пригласил меня проследовать в кабинет.

— Войдите! — услышала я из-за дверей визгливый крик.

— Бруно, это что, попугай?

Стоявший у двери осклабился, показав отсутствие трех передних зубов. Я вошла в комнату. Глаза не сразу привыкли к темноте. Баррас предпочитал темные комнаты с драпировками из бархата, напоминающие помещения для карточных игр.

— Красавица!

— Хорошо сказано. — Баррас сидел в своем любимом кресле, на белой перчатке примостилась разноцветная птица. — Познакомьтесь с Игорем, подарком турецкого султана. Еще он подарил мне тигра, но того я отправил в ботанический сад, а этого умницу оставил себе. Даже страшновато от того, как быстро он учится.

— Ха-ха-ха. — Попугай безупречно подражал тихому смеху Барраса.

— Смотрите, Тото спрятался, — сказал Баррас с усмешкой. Из-под его письменного стола едва высовывался нос миниатюрной борзой.

— У меня на Мартинике жил попугай, — улыбнулась я. — Отвратительное создание. — Осторожно, не сводя глаз с птицы, я поцеловала Барраса в щеку. На нем был приталенный флорентийский камзол из пурпурной тафты, которого я раньше не видела. В нем Баррас выглядел так, будто вот-вот может лопнуть.

«Да, очень может быть, что он носит корсет, — уже в который раз подумалось мне. — И чернит волосы».

Баррас подбросил птицу, и та перелетела на жердочку в клетке, занявшей оконную нишу.

— Будьте прокляты, роялисты! — пискнула птица.

Баррас накинул на клетку бархатное покрывало с золотой бахромой.

— Бренди? — предложил он, наливая себе.

Я отказалась и села на стул, в сторону которого он указал зажатой в руке рюмкой. Баррас сел напротив меня, положил ногу на ногу. Тото пробежал через комнату и запрыгнул на колени к своему хозяину.

— Чему обязан удовольствием вас видеть? — спросил Баррас, поглаживая собаку по голове. — Я ожидал вас у себя вечером, в салоне. Приедете? У меня будет султан, и я хочу произвести такое впечатление, будто у меня свой гарем, — плутовато усмехнулся он.

Я вытащила из перчатки сложенный лист газетной бумаги, расправила его и протянула Баррасу.

— Эжен увидел сообщение в «Новостях», касательно Гоша. — Я говорила не так спокойно, как мне бы хотелось.

Похлопав себя по карманам, Баррас достал монокль с золотым ободком и вставил его в глазницу.

— Лазар… «убит»? — рассмеялся он.

Я почувствовала покалывание в груди.

— Так это ложь? — спросила я, с надеждой подаваясь вперед. Эжен с нетерпением ждал моего возвращения.

— Конечно ложь. Какой-то роялист опять принял желаемое за действительное. Журналистам верить нельзя. Неужели я ничему вас не научил? Лазара убить нельзя, вы же это знаете.

Он спустил на пол Тото и, опираясь на мое плечо, проводил меня до дверей.

— Лишь один вопрос напоследок, дорогая, — сказал Баррас с всегдашней кривой улыбкой. — К чему такая суета по поводу Лазара Гоша, — он погладил меня по подбородку, — мадам Бонапарт?

20 апреля 1796 года

Ходила к врачу по поводу прекращения месячных.

— Вы недавно вышли замуж, мадам? — спросил он.

— Мой муж сейчас в Италии.

— Когда он уехал?

— Двадцать первого вантоза. [85] 6-й месяц (19/20 февраля — 20/21 марта) французского республиканского календаря.

Он задал еще несколько вопросов. Нет ли узлов у меня в грудях? (Нет!) Испытываю ли я страх или тревогу? (Да, о да!) Не страдаю ли от зубной боли? (Страдаю с юности.) Не хочется ли мне отталкивающей или нездоровой пищи вроде моркови, сырой репы, жареной свинины? (Пришлось признаться, что я люблю морковь.) Нет ли у меня страха смерти? Нет ли дурных предчувствий и подавленности? Не охватывает ли меня ужас без всякого повода? Не страдаю ли я от изжоги?

— Отлично, в таком случае вы доносите до срока, — констатировал врач, по-видимому, удовлетворенный моими ответами.

— Не хотите ли вы сказать, доктор Кюсе, что я беременна?

— Я подтверждаю это.

— Но, доктор Кюсе…

— Не надо бояться, мадам, — сказал он, протирая очки полой своего камзола. — Хоть женщинам и не рекомендуется рожать после тридцати лет, вам нет нужды беспокоиться. У вас, как вы сказали, уже есть двое детей от первого мужа, роды существенно расширили детородный канал.