Чармен Крейг - Мисс Бирма [litres]

Несколько часов они боролись за жизнь ребенка. Два страшных приступа, после которых он впал в беспамятство. И надежда начала таять, и Луиза услышала иной смысл в утешениях, которые продолжала повторять: так или иначе, все обретут свой конец. Но так и должно быть . Все будет хорошо – и ничего не будет хорошо, – потому что он умрет, как и все они непременно умрут. И, постигая эту очевидную истину, она сказала себе, что должна вернуться к матери и сдаться бирманцам.

Но около полуночи мальчику вдруг стало легче. Он очнулся, жар спал, и, переодев его и уложив в свежезастеленную постель, Луиза села рядом, присматривать за ним. Она не забыла о Линтоне, больше не отрицала возможности того, что Линтон и вправду погиб, а Армия Бирмы готовится к вторжению в Киоваинг. Но она, похоже, разглядела всю таинственную панораму их нелегкой ситуации сквозь замочную скважину узкого пути спасения, проделанного этим ребенком. Может, она и попалась на удочку обстоятельств, но теперь Луиза поняла, что ее собственная жизнь, которую она никогда не считала особенно ценной, заслуживает спасения, потому что от нее зависит спасение других. Ее захлестнула мучительная глубинная любовь – не к себе, но к этому мальчику, к матери, к бойцам Линтона, ко всем гонимым Бирмы. Никто из них не был важнее любого другого человека, родившегося на этой планете, но каждый из них заслуживает защиты и любви. Вот предназначение, которого она так жаждала, – служение.

А что это означает, посвятить себя служению? Вопрос, похоже, касался давней каренской проблемы – проблемы доверия: кому именно доверять и в чем разница между доверием и самоубийством. Что предпринять? Луиза сознавала весь масштаб задач, требующих немедленного решения: бирманцы готовы в любой момент напасть, готовы пересечь демаркационную линию, которую она должна прямо сейчас обозначить, а оставшихся в бригаде Линтона бойцов слишком мало для отражения атаки. И единственный путь для отступления – враждебные каренские территории, которые тоже окажутся под ударом, если Киоваинг будет захвачен, и тогда у Бо Му не останется иного выбора, кроме как сдаться или объединиться – с ее солдатами, если она сможет убедить этого человека заключить соглашение. Да, именно Бо Му и есть та дверь, которую она должна распахнуть, как сказал Линтон. Иного выбора нет.

Попросив одну из деревенских женщин присмотреть за спящим мальчиком, в предрассветном сумраке Луиза поднялась на холм, вошла в пустой дом, в спальню, нашла ножницы и села перед зеркалом. Много лет назад она уже сидела вот так же – в тот раз с перочинным ножом в руке, не понимая, куда ее тянет. Сейчас она знала, что нет нужды калечить себя, чтобы овладеть своей внутренней силой; она должна просто сорвать последние лоскуты притворства – притворства, которое может помешать Бо Му довериться ей и помешать ей самой стать подлинным воплощением самой себя.

Она никогда не присматривалась к красоте Мисс Бирмы, едва ли вообще замечала ее, тем удивительнее было, как сейчас она рассматривала свою по-прежнему безупречную кожу, ясные глубокие глаза. Волосы были заколоты в высокую прическу, и она принялась распускать их, и по мере того как падали темные локоны, она зачарованно смотрела, как заметнее становится бледность лица. На миг забеспокоилась, что ей не хватит смелости отрезать волосы, лишить себя этого незаслуженного преимущества – или недостатка, сковывающего ее, толкающего к притворству. Как легко разорвать оковы – нужно только захотеть разорвать их. Со смущением она вспомнила, как Линтон твердил, что надо жить свободными от стыда. И, глядя в свое лицо, Луиза видела в нем взаимное влечение матери и отца, и их отвагу, и гнев. Под поверхностью кожи, натянувшейся вокруг глаз, скрывалась та же сокрушительная выносливость, которую она видела в матери, когда та ковыляла вслед за повозкой, увозившей детей от чумы в Билине.

Обещай мне, что все будет хорошо! Никогда не теряй веры!

За пристальным взглядом скрывалась та же самая растерянная уверенность, которую ночь за ночью она наблюдала в папином кабинете, когда отец сердито гасил сигарету или выглядывал в окно, словно стремясь противостоять слепой судьбе.

Если ты не готов сражаться с несправедливостью – если не готов рисковать всем ради защиты свободы всех людей…

Она – воплощение обоих своих родителей, а теперь еще и воплощение Линтона – живого или мертвого.

Линтон. Образ мужа, изрешеченного пулями, вспыхнул в сознании, отразился в зеркале на искаженном ужасом лице. И Луиза схватила ножницы, уцепила прядь волос и отрезала.

Ни Санни, ни радист не сказали ни слова, когда наутро она появилась в штабной хижине коротко стриженная и в кителе Линтона. Ни тот ни другой не косились на нее, когда они сели втроем вокруг маленького стола, чтобы определить демаркационную линию. Когда линию начертили и сообщили о ней по рации, Луиза решительно объявила:

– Не вижу другого выхода, кроме как предложить Бо Му действовать вместе.

– Он убьет нас! – задохнулся от ужаса Санни.

– Думаешь, я ошибаюсь? И мы можем своими силами дать отпор бирманцам?

Санни молча смотрел на нее, а радист перебирал свои железяки.

– Скажите, есть кто-то еще, к кому может обратиться Бо Му, если нашу землю захватят?

– Коммунисты, – осторожно предположил радист, решившись наконец посмотреть на Луизу.

– Коммунисты? – удивилась она. – Разве Бо Му не против коммунизма?

– Я имею в виду каренских коммунистов, – уточнил он. – Тех, что в Тавое. Их мало, но их отлично снабжает Пекин. Я перехватил их переговоры, они пытаются договориться с Бо Му.

Давно наступил день, солнце шпарило в окно, а Луизу не отпускало чувство, что она стоит на краю темной пропасти, глубину которой невозможно представить. Она вновь вспоминала подслушанный разговор между Линтоном и Томом. Вот почему план Уилла заслуживает внимания. Нам нужна база в Тавое, куда оружие можно доставлять морем. Хотел ли американец направить Линтона в Тавой в качестве противовеса коммунизму и возможному коммунистическому вторжению? И неужели Линтон сознательно пошел на то, чтобы его до такой степени использовали? Ее обуревало желание избавиться от этого глубинного непонимания, бежать к Бо Му, который упрямо не верил никому – ни бирманцам, ни Западу, ни Линтону, ни Пекину.

– Мы все равно пойдем к нему, – решила Луиза.

– Его люди набросятся на нас, если мы вступим на его территорию без разрешения! – заорал Санни. Он дрожал, словно на ледяном ветру, от которого не было спасения.

– Из-за помех в эфире, – добавил радист, – радиосвязь невозможна.

– Мы свяжемся лично при помощи гонца, если понадобится, – твердо заявила Луиза.