Владислав Романов - Нефертити

Вартруум с тремя крепкими работниками Саима вышли из дома после полуночи, уверенные, что там, куда они направляются, все спят. Хетт уговаривал их несколько часов, хотя ещё Озри предупредил купца о надёжных помощниках, и Саим не сомневался в их крепости и отваге, но узнав, что придётся похищать недруга здесь же, в Фивах, они вдруг заупрямились: в случае провала им придётся бежать из города, а это их не устраивало. И только вмешательство хозяина, который пообещал найти на крайний случай прибежище, да три тугих кошеля серебра переломили их упрямство.

— Я всё сделаю сам: всех слуг в доме усыплю, укажу, кого надо вынести, а главное, обещаю, что никто ничего наутро не вспомнит. Я вам обещаю! Полтора часа работы, и вы получаете целое богатство! Кроме того, я обещаю каждому беспошлинную торговлю в Хатти, ибо вы помогаете выкрасть злейшего врага нашего великого повелителя Суппилулиумы Первого! Вы все трое заведёте своё дело, станете удачливыми и богатыми торговцами, как ваш хозяин, купите по большому дому, как у него, заведёте своё хозяйство, много волов, овец, коз, свиней, гусей, много слуг, у вас появятся любимые жёны, наложницы, счастливые дети! И всё за эти полтора часа! Разве плохо? — напористо увещевал он, обнаруживая одновременно у себя дар красноречия.

И трое головорезов с радостью согласились. Теперь эта картина будет стоять у них перед глазами, и они сделают всё, что он только пожелает.

Вартруум неплохо подготовился к завершающей атаке: припас верёвки, крючья, а ещё магические вспышки, о коих Азылык тоже не ведал. Последние лишат простых смертных на некоторое время сознания и памяти, пусть даже их встретят двадцать слуг, вооружённых топорами, вилами и мечами. И этот магический дар достался ему от бабушки Имху. Доживёт ли она до его возвращения? Когда он уезжал, она неожиданно расхворалась и слегла. Увы, старые колдуньи так же смертны, как молочницы.

Жара немного спала, с Нила даже подул прохладный ветерок, и оракул воспринял это как добрый знак. Кислый и вонючий дух Азылыка усилился, а значит, он трусит, и это тоже отрадно. Вот уж будет картина, когда он вернётся с головой кассита и Суппилулиума провозгласит его первым оракулом! Старика Озри непременно хватит удар, остальные тут же начнут льстить и лебезить перед бывшим недоумком, говорить, какой он умный, непобедимый, могущественный. Вот та минута счастья, которую он ждал столько лет, ради которой претерпел столько унижений и пролил столько ненужных слёз.

Они шли быстрым шагом, и каждый приближал хетта к его заветной цели. Вартруум даже вырвался вперёд, и работники еле поспевали за ним. Главное — быстрота и решительность. Перемахнуть через забор, погасить всех, кто во дворе, войти в дом и довершить свою работу там. Кассит обязательно забьётся в угол. И вот здесь одному хетту не управиться. Он укажет работникам, где тот засел, и надобно будет его вытащить, связать, а тут уж Азылык начнёт вопить, кусаться, дрыгать руками и ногами. У слуг задача одна: утихомирить кассита, а потом отнести на берег Нила.

Мешок с травами привязан к поясу. На берегу Вартруум отпустит помощников, отдаст им их жалкое серебро. Они свободны. Он лёгким движением отсечёт оракулу голову. Лодочник ждёт его. Неделя пути, и хетт прибудет в Хаттусу.

Десять шагов до желанного дома. Уже виден высокий зелёный забор. Вартруум в два прыжка подскочил к нему.

— Там! — указав за него, объявил он.

Слуги застыли в оцепенении.

— Ну что же вы... — хетт не договорил, ибо его отчаянные сообщники вдруг попятились, затрясли головами, а ещё через мгновение кинулись бежать назад. — Да куда же вы?! — удивлённо воскликнул он, бросился за ними, но при всех своих способностях догнать их он не мог: слуги неслись с такой отчаянной прытью, словно за ними гналась стая разъярённых львов.

Суппилулиума дремал уже второй час после обеда, не спеша подниматься и приступать к делам, хоть и знал, что в приёмной уже полно бездельников: секретари, оракулы, царедворцы, у коих всегда находились какие-то дела. Всех, кто не умел воевать, царь прозывал бездельниками, ибо война была единственно достойным занятием для всякого человека.

Утром слуга так ласково его побрил, не срезав ни одного тёмного гнойничка, что царь на радостях чуть не наградил сто девяносто пятого своего брадобрея именным мечом, каким обычно властитель отмечал ратные доблести военачальников. Так он был обрадован.

Правитель сам провёл смотр подготовленных войск, коими остался недоволен, и повелел продолжать подготовку, поддерживая в своих военачальниках твёрдую уверенность в том, что вот-вот они выступят в поход. Вождь не говорил куда, но подразумевалось, что в Египет. Он даже приказал построить несколько судов, но когда начальник колесничьего войска Халеб спросил, как они доставят их на Нил, самодержец не ответил. Недуг оставил свой странный отпечаток на всём поведении царя, и многие это с тревогой отмечали, как и то, что взрослый сын Суппилулиумы Мурсили Второй, готовившийся сменить отца как на троне, так и на посту главнокомандующего, во всеуслышание заявлял, что с Египтом они, то есть отец и сын, воевать не будут, главное же для них — соседние страны и государства.

— Египет далеко, он нам ни к чему! — громко заявлял Мурсили в присутствии военачальников.

То ли это была их общая позиция, и отец лишь боялся в этом признаться, то ли между ними шла глухая вражда из-за египтян, никто этого не знал. Однако на штабных разборах, проводимых самодержцем, постоянно говорилось, что воинам придётся одолевать сотни вёрст долгого пути по пустыне и каждый из них должен быть готов к этому. Суппилулиума явно намекал на поход в Египет. Мурсили же, сидя по правую руку отца, невозмутимо молчал, словно слышал совсем другое из его уст. А когда Халеб осторожно его спрашивал, одни ли они отправятся в египетский поход или пойдёт ещё войско, набранное среди населения завоёванных ими стран, великовозрастный сыночек удивлённо вскидывал брови:

— Какой Египет, что за бред вы несёте, Халеб?! Один раз вы уже туда ходили, и счастье, что из Сирии повернули обратно! Нам и в Митанни ходить не стоило!

Так всё и шло. Суппилулиума всё реже бывал на смотрах, поручая заботы о войске сыну. Началась засуха. Никто ни в Хатти, ни в завоёванных хеттами колониях зерновых запасов не делал. Заезжие купцы, побывавшие в Фивах, пели оды египетскому фараону, который выстроил целый хлебный городок на окраине столицы, и теперь, чтоб спастись от голода, надо всем идти на поклон к Аменхетепу Четвёртому, а он с царём Хатти и разговаривать не станет, либо будет продавать зерно по таким ценам, что пустит их по миру. Без хлеба же какой поход. Эти слухи перемалывали как воины, так и царские сановники. Сам же вождь молчал, точно засуха и будущий неурожай его не касались.