Владислав Романов - Нефертити

Но придрёмывая после обеда, он напряжённо об этом размышлял, не понимая лишь одного: почему боги так не хотят, чтобы он одолел египтян? Что это за избранная страна, которую нельзя поработить, разрушить, покорить, где, рассказывают, даже слуги едят наравне с хозяевами и свиней, и гусей, и рыбу и ни в чём не испытывают недостатка. Уже третий месяц не кажет глаз наглый Вартруум, которого послали за головой Азылыка, но его нет, хоть Озри и клянётся, что по сведениям из Фив, кассита тот нашёл и теперь всеми силами старается добыть его голову, что не так просто.

— Кто ж отдаст, никто просто так не отдаст, — ворчал царь, почёсывая свои гнойнички.

— Но он добудет, я верю в его упорство, — запинаясь и бледнея, твердил Озри.

Будь рядом с правителем Азылык, он мог бы ему ответить, почему боги не хотят пускать его в Египет, но и мудрый кассит теперь служит не ему, а фараону. Почему?

Через полчаса Суппилулиума всё же поднялся, прошёл в кабинет, впустив к себе лишь Озри и махнув рукой остальным сановникам: всем завтра. Оракул, несмотря на свою телесную ветхость, имел ясный ум и мудрую голову.

— Где мы будем закупать хлеб?

— В Египте, больше не у кого.

— Но...

— Все закупки проведём через другие государства. Пусть Арцава, Лукка, Киццуватна закупают зерно как бы для себя, их египтяне пощадят, а большую часть или половину продают нам. Напрямую же фараон нам и кади не продаст.

— Но...

— Да, обман может открыться, — Озри на лету ловил мысль самодержца, — однако что делать, другого выхода нет.

— Н-да... — тяжко вздыхал властитель, хмурился и погружался в долгое молчание.

С Озри Суппилулиума чувствовал себя свободно. Оракул ничем его не сковывал и сам напряжённо искал выход из создавшегося положения, подсказывая иногда неглупые идеи.

— Что ж, раз другого выхода нет, то так и поступим. Сам этим займёшься, я не доверяю своим толстопузым сановникам! Они всё только испортят...

— Но, ваше величество...

— Решено! И не перечь мне! Я не люблю, когда мне перечат! За хлеб спрошу с тебя!

Озри в такие минуты готов был повеситься. Он постоянно просил самодержца отпустить его на покой, ссылаясь на преклонный возраст и немощь тела, но вождь хеттов лишь смеялся в ответ.

— Да ты выносливее любого верблюда! Дух ещё бурлит в тебе!

И Суппилулиума был прав: дух в нём бурлил.

— Ну что ещё у тебя?

— Я бы, ваше величество, попытался замириться с юным фараоном, — подсказал прорицатель.

— Как?

— Очень просто. В Фивах закончился срок траура по умершему Аменхетепу Третьему, и на престол всходит его сын, Аменхетеп Четвёртый. Ему скоро тринадцать лет. Все государи обязаны прислать ему поздравления. Направьте и вы, ваше величество. Это будет означать, что вы собираетесь помириться с фараоном. Он, к тому же, собирается жениться, значит, счастлив, у него хорошее настроение...

— Помириться и навсегда похоронить мечты о походе? — перебив, нахмурился Суппилулиума.

Озри с грустью посмотрел на царя, стараясь внутренне успокоиться и ответить как можно весомее. Но не выдержал, сорвался:

— Какой поход, ваше величество, когда есть нечего!

Самодержец бросил на него сердитый взгляд: с правителем Хатти так разговаривать не следовало, и Озри опустил голову, признавая свою вину.

— Ну хорошо, допустим, я пошлю такое, а как я узнаю, что оно, то есть моё желание примириться, принято?

— Очень просто. Если Аменхетеп поблагодарит вас за поздравление, значит, примирение принимается, ну а если нет... — Озри изобразил печальную гримасу.

— Вот тогда-то мы и отправимся в поход на Египет! — подскочив, обрадовался властитель. — Пусть только этот мальчишка попробует мне не ответить!

— Если найдётся, чем кормить солдат, — язвительно добавил Озри, и царь снова помрачнел.

— Не дерзите, Озри, а то выпорю, несмотря на ваш почтенный возраст! — пригрозил Суппилулиума. — Что ж, мне нравится ваша идея! Может быть, вы сами и составите это поздравление, а то мои секретари всё равно так красиво не сочинят, как вы!

— Значит, гнать их надо! — посуровел оракул. — Нечего бездельников плодить!

— Ты лучше за Вартруумом присмотри! — не на шутку разозлился монарх. — А то он, по всему, жирует там! Я же ему четыре кошеля серебра передал! Целое состояние, между прочим! У себя под носом и грязи не видим!

Он давал волю своим чувствам ещё минут десять, потом успокоился, поручил оракулу написать поздравление и, утомившись делами, отправился ужинать.

Озри вернулся к себе, сбросил длинный тонкий плащ, в который обычно обряжался, отправляясь на приём к императору, приказал слугам принести вина и залпом осушил бокал, позавидовав в это мгновение даже Вартрууму. Недоумок в эти дни наслаждается гостеприимством Саима, дышит свободным воздухом великих Фив, где жизнь обыкновенного простолюдина похожа на сказку и куда, начиная с юных лет, стремился попасть сам Озри, мечтая жить среди умных и богатых людей, а не в этой дикой и бедной, несмотря на все завоевания, стране, где правит ограниченный и грубый тиран. Он хотел быть рядом с сыном, с внуками, окружённый почётом и вниманием близких и не думать о виселице, куда мог попасть в любую минуту.

«За что мне такая участь?! — всхлипывая и роняя пьяные слёзы, восклицал оракул. — За какую вину мою я вынужден прислуживать гнойному царю и терпеть его неблагодарность? За что, за какие вины мне выпали эти страдания?!»

Выпив несколько чаш вина и поплакав, Озри заснул и спал не помня себя всю ночь.

Свадебный кортеж, состоящий из десятка богато украшенных колесниц, проехал по улицам Фив от храма Амона-Ра до царского дворца. Тысячи жителей, запрудивших улицы, смогли увидеть свою будущую царицу Нефертити в праздничном одеянии и восхититься её необыкновенной красотой.

Колесница фараона двигалась не спеша, новобрачные сидели на двух тронных креслах, безмолвные и смотрящие вдаль. Лишь на лице царицы светилась тихая улыбка, и молодой скульптор Джехутимесу, с непокрытой головой стоявший посреди ликующей толпы, впился восхищенным взглядом в её божественный, летящий лик и опомнился, лишь когда колесницу заслонили другие, на которых ехали родные властителя и высокие гости, цари и принцы, прибывшие из соседних стран на свадебное торжество. Из списка приглашённых был вычеркнут лишь Суппилулиума, по причине всем понятной.

Среди трёхсот именитых гостей, приглашённых на праздничный пир, который начинался через три часа во дворце правителя, был и Джехутимесу. Взглянув на молодых супругов, скульптор тотчас отправился к себе в мастерскую. Руки сами потянулись к глине, и через полчаса несравненный лик Нефертити точно сам собой ожил в гибких руках ваятеля. По традиционным канонам скульптурные изображения фараонов и цариц должны были лишь отдалённо напоминать их, дабы души живущих не перешли в глиняные и каменные слепки, а потому фигуры властителей отличались друг от друга лишь убранством и размерами верхней шапки. Смельчаков, пытавшихся запечатлеть истинный контур первых лиц государства, ждало суровое наказание, и Джехутимесу, вылепив природные черты юной царицы, уже хотел снова превратить её тонкий лик в комок мокрой глины, но рука застыла в воздухе, будто незримый бог, возникший за спиной, остановил её. Скульптор взял чёрной краски, чтобы окрасить волосы, но в последний миг передумал, настолько естественен и красив был телесный цвет глины.