Владислав Романов - Нефертити

— Я верю, у вас будет наследник! — сразу же сказал он.

— Если это случится, мантия первого оракула ваша! — пообещал Эхнатон.

Всего две фразы, но Хаарит уже повсюду появлялся с Суллой и советовался с ним по любому поводу, точно первых оракулов было уже двое. Неожиданно Суллу чаще стали замечать в покоях Тиу, и мать-государыня мгновенно расцвела, помолодела; появлялся яркий блеск в глазах и румянец на щеках, когда она встречалась с оракулом на приёмах и больших обедах, на которые фараон раз в неделю приглашал первых сановников для обсуждения насущных дел в непринуждённой обстановке.

Фивы располагались на левом берегу Нила, Ахет-Атон на правом, и теперь солнце садилось в далёкие пески пустыни, что огорчило Азылыка больше всего. Чтобы хоть как-то восполнить эту потерю, он решил прогуливаться по утрам, встречая рассвет и наблюдая, как лилово-розовый круг солнца стремительно восходит над Нилом, разрушая ночь и объявляя новый день.

На одной из таких прогулок он встретил Нефертити и застыл, поражённый её красотой. Она явилась в сопровождении служанок и двух телохранителей. Девушки, окружив госпожу, своими телами старались прикрыть её от посторонних глаз, но Азылык силой своей воли сам привлёк взгляд царицы, и она, не понимая, что ею движет, подошла к оракулу.

— Вы звали меня? — растерянно спросила она, останавливая жестом телохранителей, которые готовы были броситься на неприятного морщинистого старика с узким тёмным лицом и выжженным, точно от зноя, сухим бесстрастным взором.

— Да, ваше величество, я — дядюшка Илии, первого царедворца, — церемонно представился он.

— Ах, так это вы! — обрадовавшись, заулыбалась Нефертити, и ласковая её улыбка невольно тронула очерствевшее с годами сердце оракула. — Наш первый царедворец часто вас вспоминает, расхваливая вашу мудрость, и мне давно хотелось с вами познакомиться.

Оракул смутился от её слов, не ведая о такой своей известности. Илия обычно отмалчивался, почти не рассказывая о том, что происходит во дворце, лишь однажды, выпив вторую чашу вина, признался, что новая их царица божественной красоты и видеть её всякий раз — радость и мука. В Фивах так и не поставили скульптуры Эхнатона и Нефертити, зато в новой столице они встречались на каждом шагу, и Азылык смог наконец-то узреть лик владычицы, невольно согласившись с племянником, ибо даже в камне она вызывала восхищение.

— Я имела в виду, что рядом живёт такой умный человек, как вы, а мы до сих пор не знакомы, — заметив его смущение, разъяснила царица. — Ведь я знаю, что благодаря вашим советам Илия завоевал такой авторитет среди сограждан. Ведь правда?

Её глаза так озорно блеснули, а румянец на щеках был столь нежен, что Азылык не удержался и кивнул. Он не смог ей солгать. Оракул взглянул на её живот, в котором зарождалось новое тело, увидел спящий плод и опустил голову.

— Вам не стоит так рано выходить на берег, — помедлив, сказал он. — Влага плохо повлияет на кожу... — с уст оракула чуть не сорвалось слово «дочери», но он удержался и добавил: — Будущего младенца. Я немного в этом понимаю.

— Но мне посоветовал наш оракул Сулла, чтобы первые лучи нашего бога Атона освещали зарождение моего будущего сына, — объяснила царица.

— Не стоит ему слепо доверяться, — осторожно заметил Азылык. — Он не повивальная бабка.

— Это правда, — улыбнулась она, приняв эти слова за шутку.

— Солнце уже поднялось, и я бы хотел посвятить вашего супруга в одну тайну, — неожиданно сказал оракул. — Только попросите его не откладывать наш разговор. Иначе он узнает обо всём слишком поздно.

Кассит шумно выдохнул, прощаясь лёгким кивком головы, развернулся и двинулся в сторону дома. Эта встреча так взволновала, обожгла его душу, что он не мог более продолжать начатый разговор. Азылык сам не ожидал от себя такой откровенности и столь решительных слов. Ещё выйдя из фиванской тюрьмы, оракул дал себе зарок: никогда не сближаться с властителями, вести жизнь молчаливого отшельника. И не только потому, что убоялся мести вождя хеттов, одним ударом приковав его на время к постели, но так и не сумев погасить его дикую злобу, — прорицатель устал от неблагодарности правителей, которая жестоко ранила чувствительное сердце кассита. Да, он был очень чувствителен, хоть и тщательно скрывал это. Чувствительный оракул — насмешка судьбы, хоть она, расщедрившись, и одарила его сполна. А тут словно ворон схватил его за язык, и, не зная тех восхвалений, которые обычно говорят дамам, он по глупости напросился на встречу. Зачем? А всему виной появление этой маленькой женщины. Доживая свою судьбу, он вдруг понял, чем она его обделила: он не знал ни материнской, ни супружеской любви. Не знал и не хотел знать. Но тут словно солнечный луч вонзился в клубок тьмы. Потому оракул и прервал столь грубо нынешнюю встречу, ибо чувства вдруг переполнили его, и он ощутил, что не в состоянии больше владеть собой. Впервые женская красота поразила провидца в самое сердце. И впервые он не ведал, чем это объяснить.

Приглашение от фараона принесли через час. Азылык тотчас явился, благо дом первого царедворца был построен в десяти метрах от огромного дворца. Слуги вели гостя широкими коридорами, где стены были расписаны фресками из жизни прежних фараонов, а пол — ликами пленных, завоёванных ещё Тутмосом Третьим. Высота колонн и угрюмое сверканье мрамора слепили глаза. Правитель не заставил себя ждать. Оракула провели в тронный зал, где вместе с сидящим на троне Эхнатоном присутствовали оба оракула и первый помощник Верховного жреца Шуад. Однако оракул, поклонившись, сказал:

— Я бы хотел переговорить с вами, ваше величество, наедине. Сам вопрос того требует. А затем вы сами решите, кого необходимо посвятить в его обсуждение.

Сулла тотчас было вознегодовал, лицо его исказилось в презрительной гримасе, но Азылык бросил на него резкий взгляд, и он тут же притих, страх сковал тело.

Эхнатон помедлил и молча кивнул головой. Оба оракула и жрец покинули зал. Азылык приблизился к правителю.

— Я попросил уединения, потому что Сулла глуп и настырен. Он лезет в первые оракулы, хотя недостоин быть и младшим. Об остальных не скажу ничего, в них нет злобы. Я прошу выслушать меня и поверить тому, что я скажу, — кассит помолчал. — Суппилулиума собирается идти войной против Египта. Он уже выступил из Хаттусы и второй день находится в походе, приближаясь в этот час к переправе через Евфрат. Он займёт несколько сирийских городов: Каркемиш, Халеб, Эмар, после чего намерен идти к египетским границам. Пока он колеблется, но завоевание твоей страны, повелитель, его давняя мечта. Он жаждет славы, но ни Арцава, ни Митанни её хетту не прибавили. Вы зря поблагодарили этого варвара, когда он поздравил вас с восхождением на престол. Он увидел в этом лишь проявление вашей слабости, — Азылык волновался и переходил то на «ты», то на «вы». — Ведь он намеренно оскорбил вас, но вы этого не заметили.