Владислав Романов - Нефертити

Прошло полчаса, Шуад повалился на циновку и захрапел. Оракул вздохнул, оттащил хозяина в угол, доел козлёнка, позвал слугу, чтобы тот унёс пустой поднос и чаши. Он махнул рукой, разрешая рабам доесть жир и лепёшки. А себе велел принести сушёной рыбы и чёрного пива, глоток-другой не помешает, чтобы спать покрепче. Именно в этот миг уши будто заложило, послышалось странное шипение, и в сознании возник хрипловатый голос Озри.

— Здравствуй, Вартруум...

Хетт вздрогнул. Столько лет он ждал его, призывал, как последнюю надежду, плакал, умолял, но всё было тщетно, и вот старейшина объявился. Прорицатель не обиделся. Всё правильно: тонешь, умей спастись сам, таков принцип Суппилулиумы, а значит, и жизни. Что ж, он не может ни на кого обижаться.

— Я слушаю, Озри.

— Я рад, что ты выпутался. Я докладывал обо всём самодержцу, но ты знаешь его принцип...

— Знаю и обиды не держу. Передай его величеству, что задание в ближайшие дни доведу до конца...

— Не торопись! — перебил Озри. — Я разговариваю с тобой от имени нашего повелителя. Он приказал тебе немедленно возвращаться.

— Но почему?! — возмутился Вартруум. — Я всё рассчитал, мне нужно несколько дней, и его голова появится пред государем!

— Так вот: если с головы старейшины всех оракулов Хатти упадёт хоть один волос и если ты через полчаса не будешь сидеть в лодке, плывущей к устью Нила, его величество повесит перед дворцом всех твоих родственников. Ну а твоей участи я не завидую!

Озри умолк. Молчал и Вартруум, видимо, потрясённый услышанным.

— Ты меня понял?.. Вартруум?.. Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Тебе понятен смысл приказа его величества, Вартруум?

Ответа не последовало.

— Тогда простись со всеми, кто был тебе дорог! И с бабушкой, которая выздоровела. Мне жаль тебя, Вартруум!

— Подожди! Я всё понял! — спохватившись, в последний момент выкрикнул прорицатель. — Скажи только, что произошло? Азылык, что, был всегда наш?

— Да, — будучи не в силах больше объясняться с придурком, ответил Озри. — У тебя полчаса времени, Вартруум. Полчаса! Запомнил?!

— Запомнил, — выдавил из себя хетт.

— Из лодки свяжись со мной!

— Подожди!

Но шум в ушах исчез. Каждый такой разговор отнимал у Озри частицу жизненных сил. А их у него почти не осталось. Закончив разговор с Вартруумом, он упал на скамью и несколько мгновений лежал неподвижно, судорожно втягивая в себя воздух.

Появился слуга, Озри поднял указательный палец, означавший: принеси один кувшин вина. Сделав несколько глотков, оракул смог подняться. Теперь оставалось сделать ещё один шаг, самый трудный. А трудность заключалась лишь в одном: весь разговор с Азылыком надо построить столь искусно и тонко, чтобы он отказался. Да, Озри стар, немощен, и смерть стоит за порогом. Он не хочет искать благ, он готов передать свой знак старейшины любому, тому же Вартрууму, а не только Азылыку, но он сделает всё, чтобы его сын и внук жили счастливо. А для этого Азылык не должен принять предложение Суппилулиумы, и тогда Озри останется при вожде хеттов, который несомненно пойдёт войной на Сирию, но вряд ли отважится переступить границы Египта. Если, конечно, удастся уговорить Азылыка. Кассит всегда был тщеславен, и кто знает, быть может, ему надоело сытое затворничество и он захочет богатств и шумной славы. А заодно отомстить и собратьям по ремеслу, кто, повинуясь приказам вождя, хотел его смерти. Азылык всегда был тёмной лошадкой и поступал так, как ему хотелось. Но если он вернётся, то Египет ждёт верная погибель.

Озри долго смотрел на ночное небо, высчитывая движения планет и созвездий, но они молчали, не перевешивая ни одну чашу весов и держа равное соотношение добрых и злых сил. В такие мгновения всё определяла чья-то одна человеческая воля. Её мощь и напор могли стать решающими.

Азылык узнал о возвращении Вартруума и очень рассердился на своих беспечных земляков, не сумевших удержать этого упрямца в плену. Видимо, работа по уборке навоза из конюшен не пошла ему впрок. Или четырёхлетний срок оказался мал, чтобы изменить дикого хетта. Что ж, стоит его продлить. А потому кассит не изменил своим привычкам: каждый вечер прогуливался по берегу Нила, восхищаясь грандиозным зрелищем заката и поджидая этого дикаря, который и с дубиной готов отважно броситься на слона. Но такая отвага ещё не геройство: кому нужна безрассудная смерть, коли ты даже вреда слону не причинишь? Тем не менее, одна мысль о новом появлении Вартруума отравляла настроение Азылыка, и закат уже казался не так величествен. Озри неглуп и тонко всё рассчитал. Что ж, он добросовестно отрабатывает свой хлеб у Суппилулиумы.

Илие требовалась ещё неделя, чтобы закончить продажу и погрузку зерна. Особняк для него в Ахет-Атоне был уже отстроен, часть слуг отправилась туда, чтобы его обживать и приводить комнаты в порядок. Азылыку было жаль покидать жаркие Фивы. Ему нравился этот город. Шумный, разноязыкий, тесный из-за множества храмов, но обжитой и приютный. Хаттусу кассит никогда не любил и с радостью отправлялся в поход с вождём. А Фивы ему понравились сразу же, едва он въехал с караваном в город. Какой-то старик, увидев его измождённое лицо, не говоря ни слова, протянул пол-лепёшки. Воздух египетской столицы был пропитан хлебом и пряностями, которыми торговали на каждой улочке. И каждый уголок на площади, у храма, на берегу или на базаре был кем-то приручён, обласкан: нищим ли, паломником или мелким торговцем, рыбаком. Никто не ругался, никого не прогонял, все прикладывали руку к сердцу, кланялись, благодарили, уступали, ибо власти строго следили за возмутителями порядка. Азылыку казалось, точнее, он предчувствовал, ведал, что в Ахет-Атоне будет всё помпезнее и холоднее. К тому изгибу Нила, где ныне заложили новую столицу, очень близко подходила пустыня, и ветра приносили оттуда не только полдневный жар, ночной холод, но и песок, который за год может её засыпать. Новый фараон об этой опасности пока не подозревал. Он приехал, ткнул пальцем и повелительно сказал: здесь. Его отец посоветовался бы с мудрецами, призвал бы в помощь советников и оракулов. Впрочем, нынешнее окружение молодого фараона не слишком умное. Льстецов больше, чем провидцев.

— Сейбу... — облизнув сухие губы, вздохнул Азылык, и темнокожий слуга, стоявший неподвижно, как статуя фараона, тотчас встрепенулся, что-то невразумительное промычал в ответ, но принёс кувшин вина и наполнил пустую чашу хозяина.

Азылык пил красное вино вовсе не потому, что пристрастился к нему, как считал Илия. Оно пополняло старую кровь, заставляло её бежать быстрее и притормаживало старость, которая уже властвовала над телом. Вот и сейчас терпкое вино немного взбодрило кассита. В последние месяцы он стал совсем мало спать, понимая, что это преддверие ухода. Когда сон совсем покинет его, то после тридцати суток бодрствования оракул заснёт навсегда. А теперь он спит лишь по три с половиной часа, и каждый месяц его сон сокращается на какое-то мгновение. Возможно, осознание скорого ухода и заставляло его каждый вечер смотреть на закат: солнце уходило, погружаясь в воды Нила, и день умирал, уступая место ночи. Так случится и с ним.