Саймон Скэрроу - Кровь Рима

— Правила есть правила, — парировал Катон. — Независимо от ситуации. И в данном случае, именно в этой ситуации, жизненно важно, чтобы мы придерживались их, иначе мы рискуем потерять все. Макрон, я принял решение и не буду его менять. Это конец. Не спорь со мной дальше. Это приказ.

Макрон попытался ответить, затем принял официальную позу и ответил тоном, пронизанным презрением: — Как вы прикажете, господин.

— Совершенно верно, — Катон посмотрел на хирурга мимо Макрона. — Ты уже закончил с Глабием?

— Просто завязываю повязку, господин… Вот! — Хирург откинулся назад, чтобы полюбоваться своей работой. — Такое аккуратное сочетание швов и повязки, которое вы только когда-либо могли найти, господин.

Катон проигнорировал его. — Глабий! Ко мне!

Пращник подбежал и встал перед двумя офицерами. Теперь, когда Катон собирался вынести ему приговор, он внезапно стал гораздо лучше осознавать Глабия как личность, а не просто как лицо в строю. Пращник был хорошо сложенным мужчиной лет тридцати, с темными волосами с проседью, завязанными сзади кожаными ремнями. Его лицо было широким, с глубоко посаженными карими глазами по обе стороны от носа, который выглядел так, будто его ломали не раз. На скуле под правым глазом был шрам, а борода была аккуратно подстрижена. Несмотря на бороду, на его губах появилась естественная улыбка, выдававшая врожденное хорошее настроение. Но в сердце Катона не было ни малейшей капли юмора, когда он откашлялся и заставил себя говорить сухим тоном.

— Ауксилларий Глабий, ты знаком с военными правилами, касающимися боевых действий в составе армии?

— Да, господин.

Сердце Катона упало еще больше, когда пращник невольно усилил свою виновность. Если бы он утверждал, что ничего не знал, у него, возможно, появилась бы малая толика для маневра.

— Тогда ты знаешь о наказании за убийство другого солдата.

— Другого римского солдата, да, господин.

— В правилах четко прописано римского или союзного солдата.

Глабий покачал головой. — Там написано «римского солдата», господин. Я знаю, потому что прочитал их, когда записывался в армию.

«Один из немногих грамотных ауксиллариев в армии», — размышлял Катон. «И все еще только рядовой? По крайней мере, сейчас он должен был быть уже опционом. Он не использовал весь свой потенциал, который у него когда-либо был».

— Тогда ты должен вспомнить текст преамбулы к правилам, где говорится, что правила распространяются на всех союзных солдат, идущих вместе с римлянами. Так что за убийство иберийца тебе грозит такое же наказание, как и за убийство римлянина.

У Глабия отвисла челюсть, но он не осмелился сам озвучить свой приговор.

— Смерть, — медленно кивнул Катон.

— Но, господин, это был несчастный случай. Клянусь жизнью моих детей. Я никогда не собирался его убивать. Он напал на меня, и я нанес удар в порядке самообороны. Это неправильно, что я должен умереть за это.

— Это не имеет значения, — заявил Катон. — Правила применяются при любых обстоятельствах. Ты признался, что знаком с правилами, поэтому ты должен знать, что нет никаких оснований для оправдания убийцы. Тебе следовало подумать об этом, прежде чем нанести смертельный удар.

— Но… — Глабий беспомощно покачал головой. — Но что мне было делать, господин? Позволить этому ублюдку меня зарезать?

— Тебе следовало отступить.

— И позволить ему уйти с деньгами, которые он был мне должен?

— Да. Ты должен был прийти и сообщить об этом своему центуриону, чтобы он принял меры. Как бы то ни было, ты ударил этого человека ножом и в результате осудил себя. И все ради пригоршни серебра.

— Господин, — прервал его Макрон. — Это неправильно. Я бы сделал то же самое на его месте. И ты тоже.

— Тогда я хотел бы, чтобы ты столкнулся с последствиями, как я ожидал бы, что ты также заставил бы меня столкнуться с ними. Исключения не могут быть сделаны ни для кого, ни по какой причине. В противном случае правила будут бесполезны. Им нужно подчиняться, если мы хотим соблюдать дисциплину. Без дисциплины не может функционировать никакая армия. Ты прослужил достаточно долго, чтобы знать, что я говорю правду. Это так?

Макрон стиснул зубы и кивнул. — Тогда пусть его высекут, господин. Все, что угодно, только не казнь. Это плохо скажется на остальных парнях.

— Это также плохо скажется на наших союзниках, если Глабию будет позволено жить.

Катон рассердился. Он хотел этой ситуации не больше, чем Макрон. Его тревожила потеря одного из своих людей в дополнение к одному из людей Радамиста. Это были бессмысленные потери, когда для успеха кампании нужен был каждый человек. Он испытывал сильнейшее искушение сделать то, что сказал Макрон, и сурово наказать этого человека, но именно поэтому правила были столь же суровыми. Если бы каждый офицер оставлял решение на свое усмотрение в отношении снисхождения, то никаких значимых санкций не было бы.

— У нас нет выбора в этом вопросе. — Катон выпрямился и пристально посмотрел на пращника.

— Глабий, по твоему собственному признанию и в нарушение армейских правил, ты вытащил кинжал и зарезал товарища, что привело к его смерти. Поэтому, как старший офицер, я должен принять решение о твоем наказании. Я приговариваю тебя к смертной казни способом, который я определю позднее. — Он сделал паузу, затем добавил: — Ты хочешь что-нибудь сказать?

Глабий покачал головой. — Господин, вы не можете сделать это со мной. Я знаю правила, но я защищался.

— Это не имеет значения.

— Но у меня есть семья, которая находится на моем иждивении в Антиохии. Жена и дети. Что с ними будет?

— Я прослежу, чтобы они получили твои сбережения.

— Это нахрен неправильно, господин… Это неправильно… — Его голос затих.

— Ты сказал свое слово, — Катон указал на Макрона. — Возьми его и следуй за мной. Но не говори, пока я к тебе не обращусь.

Они вернулись к Радамисту, который холодно посмотрел на них. — Итак? Что будет с этим убийцей?

— Я осудил его на казнь.

— Хорошо. Тогда передай его мне. Я прослежу, чтобы его казнили подходящим образом.

Катон вспомнил, как Радамист казнил своих людей после набега парфян на их лагерь. Несмотря на то, что ауксилларий должен был умереть, Катон отказался от идеи передать исполнение приговора иберийцам. Он знал, что некоторые смерти были намного хуже, чем другие, и он не хотел, чтобы Глабий страдал неоправданно. Хотя бы потому, что это еще больше разозлит его товарищей по когорте пращников.

— Нет, Ваше Величество. Глабий будет наказан в соответствии с нашим кодексом. Он будет казнен своими товарищами на глазах у всей его когорты. Казнь состоится на рассвете.

— Ты осмелился бросить вызов моей воле? Этот подонок убил одного из моих людей. Поэтому он должен отвечать передо мной. Я требую, чтобы мои люди провели казнь. Ты его отдашь.