Семён Васильченко - Не той стороною

Льола встала.

— И то, что, может быть, жив Луговой?

— Если жив и найдется, будем поступать, как продиктуют тогда обстоятельства… Если нет его, будут счастливы по крайней мере Стебун и Льола.

Стебун приблизился к ней и взял ее за руки.

— А то, что Придорову, — выговорила мучительно Льола, — я продалась? Не выгнала его, когда он сманил меня в сытую жизнь?

— Эх, Елена! — упрекнул Стебун. — Дай мне в глаза тебе взглянуть теперь.

— И в глаза и в сердце. Все твое!

Крепко задумались.

Стебун вспомнил, что ему нужно позаботиться о том, как устраивать совместную жизнь с Льолой.

— Вам сегодня переночевать не на чем, — предупредил он, — если вы не захотите лечь на моей кушетке.

— Ой нет, сегодня я еще не останусь! — взмолилась Льола. — Меня обязательно будут ждать сегодня на даче… С завтрашнего дня…

Стебун с чувством заботливой предупредительности готовно согласился.

— Хорошо. Тогда я провожу вас. Вы и обдумаете еще раз обо всем, чтобы не слишком сгоряча все это вышло. А я завтра туда приеду к вам, сегодня же предупрежу своих хозяев по квартире, что ввожу в дом жену. Кое-что я предвидел и позаботился. Вы будете в этой комнате, а я в этом же коридоре получаю комнатку и уже сговорился об этом.

— Как сговорились? Не переговорив со мной? — покраснела Льола, почувствовав себя пойманной на чем-то.

Стебун улыбнулся.

— Я верил, что именно так будет. Так сильно хотел, вероятно, того, что случилось. Во всяком случае, когда только впервые вы появились у Семибабова и ждали, пока дойдет очередь до вашего разговора с ним, я бросил ему, чтобы вы не видели, записку…

Льола изумленно шевельнулась.

— Я писал ему, что вы — моя будущая жена и что он должен это иметь в виду, когда будет говорить с вами.

Они собрались и вышли на улицу, спеша, чтобы Льола могла попасть на дачный поезд.

Стебун люто радовался, будто он своими единоличными силами совершил величайший переворот.

— Какая же в вас сила желаний!..

Льола не нашла подходящего определения и восклицанием передала чувство восхищения Стебуном.

— Чертячая, — подсказал Стебун.

— Чертячая! — влюбленно подтвердила Льола.

Дошли до остановки трамвайных вагонов. Успели к поезду на вокзал.

И когда Льола входила в вагон, Стебун еще раз условился:

— Значит я сегодня же предупреждаю своего квартирохозяина. Вы ждите меня завтра на даче, вместе перевезем ваш багаж ко мне и будем устраиваться.

— Хорошо, — согласилась Льола.

Стебун возвратился домой, не подозревая, что действительность уже расписала все его расчеты посвоему.

Утром на следующий день, когда он ездил на дачу за Льолой, к Файманам, по праву близкого знакомства, зашел один из тех вчерашних гостей торговца, которые шли сзади Льолы по лестнице.

Льола не успела рассмотреть, кто был в числе входивших. Между тем один из них ее не только видел, но и особенно заинтересовался целью ее визита к Стебуну.

Этот гость Файмана был занимавшийся теперь прожиганием жизни Придоров.

Придоров не забыл обстоятельств своего разрыва с Льолой и рад был придраться к любому случаю, чтобы напомнить о себе отвергнувшей его женщине. На вопрос инженера Файман сказал ему, что посетительница, встреченная ими на лестнице, является женщиной, которую большевик квартирант намеревался ввести в дом как свою жену. Для Придорова это объяснение было ножом в сердце, и он пришел к Файману еще раз. Из головы у него все другое вылетело. Он одновременно сделал еще одно открытие, которое наряду с этой встречей так оглушило его, что он сейчас же решил действовать.

Все это время ему сопутствовали удачи, начало которым положило знакомство с Эйнштоком.

Эйншток получил в конце концов концессию и подписал контракт, по которому Придоров делался пайщиком и доверенным предприятия концессионеров. На Придорова были перечислены деньги, после чего немец уехал в Германию приобретать машины для московского завода и набирать мастеров.

В распоряжении Придорова оказалось около двух десятков тысяч рублей, и с весны этого года он должен был приступить к приемке завода.

Но с этим делом он не спешил.

Он съездил в Одессу, где передал знакомым квартиру и получил расчет в металлургическом отделе. Приехав затем в Москву, зажил на широкую ногу. Откуда-то появились люди, с которыми интересно было проигрывать уйму денег. При посредстве одного из модных литераторов, аттестовавшего самого себя как гения литературы советского времени, Придоров завел знакомство в кругу бездельничающих под видом работников искусства прожигателей жизни и готовых на все за деньги девиц. О заводе забыл и думать.

В оргиях и барском, оплаченном чужими средствами шике прошла весна, и кончалось лето, когда Придоров вдруг получил от Эйнштока сообщение о том, что оба брата в ближайшее время прибудут в Москву.

Придоров до тех пор отделывался от предпринимателей тем, что посылал им письма с небылыми историями о своей деятельности. Теперь наступило время, когда братья должны были убедиться в том, что он делал. Придоров же и в ус себе не дул. Он считал контракт с немцами достаточно ловкой сделкой, чтобы не бояться уголовной ответственности за мошенничество. Наивный и неосведомленный Эйншток, целиком доверившись русскому дельцу, не дал себе труда получше ознакомиться с советским законодательством о концессионных предприятиях. Право же на участие в концессионных предприятиях в качестве хозяев, ком-панионов и пайщиков имели отнюдь не советские граждане, а только иностранцы, и, обратись Эйншток теперь в суд — немецкие капиталисты сами оказались бы виновными в обмане Советского правительства, поскольку предоставили Придорову право на участие в прибылях концессии и на представительство их интересов своему компаньону.

Это Придоров знал и за последствия не беспокоился.

Однако, чтобы легчё объясниться с Эйнштоками, когда они приедут, Придоров решил все же проведать завод.

Завод продолжал кое-как работать. Дирекции, как ни неопределенно было положение, удавалось получать заказы и продолжать работу впредь до появления концессионеров. И администрация и рабочие решили про себя, после того как неопределенность положения из временной превратилась в хроническую, что концессионер и вообще не явится больше. Поэтому появление Придорова на заводе оказалось совершенно неожиданным, и здесь произошло то, чего больше всего боялся Русаков. Придоров узнал в помощнике директора завода своего бывшего помощника Всеволода Лугового.

Произошло это внезапно. Придоров на автомобиле подъехал к заводу и, встретив у ворот табельщика, узнал, что директор с минуты на минуту должен приехать, а его помощник, товарищ Русаков, находится в литейной.