Семён Васильченко - Не той стороною

Два парня — один с латышской флегмой, высокий и тощий, как слега, другой — грубовато-коренастый порывучий фронтовик, а в компании с ними — черноглазая большеносая еврейка, запальчиво бегая, таскали по лестнице от парадного на площадку вестибюля перевязанные шпагатом тючки и разбитые стопки неразрезанных книг. Бросив тючок в образовавшуюся здесь пирамиду, каждый из них торопился вниз и оттуда опять волочил такие же тючки и стопки.

Стебун взглянул издали на заголовки книг и заинтересованно подошел ближе.

— На другую квартиру, что ли, Маркса переселяете? — опросил он тощего латыша, заметив разрозненные томы «Капитала».

— Хек! Семибабов распродает и Маркса и всякую литературу в комитете, — поведал латыш, разгружаясь от ноши.

— Семибабов тут? — удивился Стебун. — Что же это он, по коммерческой линии пошел? Где он?

— А вот там, в десятой комнате, в этот коридор…

Стебун пошел в десятую комнату.

Это была одна из тыловых комнат в здании губ-кома, неуклюже длинная и узкая, застрявшая между помещениями уборных и каким-то чердачным ходом.

Но в коридоре возле этой неказистой комнаты, и в самой комнате кипели страсти. Несколько групп учащихся партийцев возле дверей изливались в обсуждении результатов посещения комнаты.

— Мне эта книга нужна не для себя, а для всего отделения губсовпартшколы! — убеждал лохматый взъерошенный, в расстегнувшейся куртке, со взбившимся поясом уездник-партиец.

— А я из ячейки деньги внес еще на прошлой неделе товарищу Семибабову, только чтобы обеспечиться обоими томами! — возражал ему курсант-техник.

Группа других низовиков-партийцев рассматривала редкое приобретение техника — два тома «Капитала», не переиздававшегося за время революции.

Библиотекарша одного района и ее помощник-курьер хлопотливо перевязывали несколько тючков закупленных ими оптом книжек политграмоты. В группке студентов университета народов Востока темнокожие курсанты-восточники подсчитывали совзнаки и никак не могли разобраться, кому из них сколько их нужно, чтобы совершить закупку.

В комнатушке у стен стояли стойки с разложенными книгами, и эти стойки, как мухи сахар, облепили покупатели.

То медлительный и спокойный, то вспыхивающий ипорывистый, низкорослый дядя в расстегнутой куртке — Клим Семибабов — взывал к дергавшим его покупателям о спокойствии, сдерживал напор своих клиентов и, получая за книги деньги, без счета ссыпал их в хранилище — ящик из-под винограда — на стойке.

Он, видимо, не управлялся с обслуживанием покупателей.

— Пожалуйста, заворачивайте сам, товарищ! — разрешил он кому-то. И сейчас же продолжал — «Коммунистический манифест» в рекордном новом виде печатается с примечаниями, объяснениями и иллюстрациями. Мемуары Бебеля продаются только комплектами. Изложение «Капитала» печатается старое — Каутского и новое, посолиднее — Борхарда.

На книги был, очевидно, животный голод, потому что не только расхватывалась каждая серьезная книжка, какими-то судьбами уцелевшая от времени разверсток и попавшая на прилавок к Семибабову, а делались заказы на те книги, которые еще были в печати.

— Товарищ Семибабов! На Каутского запишите пожалуйста в очередь.

— Разве запись принимается? — подхватывали другие важное для них открытие.

— Принимается.

— Деньги сейчас? Запишите и меня: Шорин из Комакадемии…

— Есть. Будет записано, товарищ Шорин. Напомните мне потом.

Позже Стебун узнал, как открылась эта книжная торговля в самом губкоме.

Месяца два назад Семибабов, назначенный для заведывания Литературно-издательским отделом губкома, обратил внимание на какое-то опечатанное помещение в здании, примыкавшем к губкому.

Справившись у коменданта, Семибабов узнал, что помещение раньше занято было книжным магазином, теперь принадлежит губкому, и лежат в не» книги, ждущие, пока ими кто-нибудь заинтересуется.

— А хозяин их кто?

— Никого нет. Губкому не нужны были, а спекулянтикам-хозяевам показываться нет расчету. Видно, пропали.

— Откройте помещение.

Когда помещение было открыто, Семибабов среди всякой книжной халтуры нашел некоторый запас и тех изданий, которые до чрезвычайности были необходимы партийцам.

Он распорядился перетащить их в губком, и увидевшие белый свет книги сейчас же привлекли к себе внимание вузовцев.

— Товарищ Семибабов! Товарищ Семибабов! Как бы поживиться? Мы от агитпропа с бумажкой придем. Нас в разверстку включите?

Семибабов живо сообразил.

— Ничего не выйдет, товарищи! Теперь нэп, и никаких разверсток не будет. Книги поступают в продажу, на бесплатную выдачу не надейтесь. Хотите иметь книги, — тащите деньгов.

— Еще лучше… Какая цена?

Пришлось Семибабову тут же изобразить расценку. На-ура расписал по книгам их стоимость и заторговал. Его эксперимент выявил неожиданный успех. Торговля загудела. И выяснилось, что учащиеся готовы лезть на стену от того, что нет никаких пособий для их занятий.

Семибабов ткнулся к Захару, выпросил субсидию для выпуска одной-двух брошюр, сконструировал издательство, установил связь с типографиями, нашел готовых поощрить его предприятие авторитетных покровителей и сейчас же заказал переиздание нескольких давно уже известных марксистских популярных книжек.

Книжки по выходе из печати пошли, как и извлеченная из опечатанного магазина рухлядь, нарасхват.

Семибабов выручку употребил на увеличение издательской работы и теперь ожидал выхода из печати нескольких новых работ, появление которых обещало сразу создать организационно еще не оформившемуся издательству громкую и почетную репутацию.

Семибабов как будто родился купцом. Отговаривается, подговаривает, орудует. Ячейковый инструктор требует от него, чтобы он заставил своих помощников складывать книги не на лестнице, а нести их прямо к прилавку и пускать в продажу.

— Вы!.. Мы!.. — запальчиво захлебывается словоизвержением инструктор. — Я буду жаловаться! Чтобы исключали из партии таких бюрократов! Чтобы гнали их!..

Семибабов выпрыгнул из-за стойки, заставляя расступиться толкущихся перед книгами партийных низовиков, и взял инструктора за плечо.

— Уходите, товарищ! Не могу я дергать работников, с утра еще не передохнувших. Им записывать книги нужно. Жалуйтесь! Съешьте меня! На брошюры меня самого перешпарьте! Только дайте вздохнуть хоть!

— Поймите, что я с утра не евши и с пустыми руками мне в ячейке делать нечего, — упирается инструктор при общем сочувствии ждущих, как и он, других покупателей. — Не пойду я! В теплой комнате вы будете два дня их записывать…

— А!..

Семибабов запальчиво хлопнул какой-то книгой о стол и вдруг уперся в наседавших.