Семён Васильченко - Не той стороною

У обоих торговцев делалось сладко во рту.

— А может быть, он и не коммунист? Привлекает просто людье партией, а на уме мозгует такое, что другим царям не снилось?

— Ой, коммунист! — колебался Файман.

И каждый про-себя думал:

«Все равно кто! Но если бы поговорить с ним, разве не обратил бы на их политичность внимания такой умный главарь рабочих?»

И у каждого делалось приятно на душе.

Оба компаньона после вселения к Файману Стебуна пришли в канцелярию к Русакову, выбрав вечером время, когда комендант был дома.

Русаков мастерил в углу комнаты полку для книг, которыми начал обзаводиться. Когда постучали, бросил кусок добытого откуда-то старого плиса, предназначавшегося им для декоративной заделки досок, и с горстью гвоздиков в одной руке, с молотком — в другой открыл дверь.

— Здравствуйте, товарищ Русаков! — чуть высунулся вперед Файман. — Мы хотели поговорить…

— Можно зайти побеспокоить разговором? — перегнулся половиной туловища над головой маленького компаниона Файн и в подтверждение серьезности просьбы замер на Русакове глазами.

Русакова тронул забавный визит.

— Не кусаюсь, граждане, пожалуйста!

Он дал дорогу посетителям, придвинул стулья и выжидательно сел перед ними.

— Чем могу служить?

— Вы притесняли меня, товарищ Русаков, — начал, волнуясь, боязливо Файман.

Он волновался перед всяким официальным представителем власти и не мог скрыть перед ними своего страха после того, как у него чекисты реквизировали торговлю и пригрозили ему подвалом за сопротивление.

— Я комнату сейчас же вам для гражданина Стебуна дал. Ну, надо вам — так надо. Для Стебуна — так для Стебуна. Ничего не поделаешь!

— Товарищу Русакову хоть не для себя, а всегда надо! — закивал уступчиво головой Файн.

— Я знаю: для других! — согласился сейчас же Фай-ман, повернувшись скоропалительно со стороны в сторону. — Но и вы, товарищ Русаков… и вам, товарищ Русаков… у вас, гражданин комендант, есть тоже дом и помещения…

Русаков с испытующим, насторожившимся интересом вкололся в подговаривавшегося глазами. Файман даже вспотел, подойдя к сути визита, но, не решаясь сказать главного, только ерзнул к своему компаниону:

— Скажите вы, Соломон, как это приличней. Вы же можете лучше меня…

Файн откашлялся.

— Давид Абрамович, должны вы знать, товарищ Русаков, — стал объяснять жилец «Централя», — желает открыть прежнее дело. Он торговал немножко галантереей, и в «Централе», где теперь пекарня и где живет Калашников, был магазин Давида Абрамовича Файмана. Всем же объявлено теперь, что уже нэп… И вот Давид Абрамович очень старается опять открыть магазинчик на прежнем месте.

— Я вам комнату дал! — обрадованно еще раз отметил свое самопожертвование Файман. — А в «Централе» же все от вас зависит. И вы мне тоже можете ПОМОЧЬ… не зря, конечно… Я же не буду стоять из-за расходов.

Русаков понял. По соседству реставрировалось уже несколько магазинов. Обдерганные и ошарпанные фасады домов начали постепенно украшаться вывесками. Не мог и находящийся в бойких кварталах «Централь» долго зиять сквозь зеркальные стекла нутром нищенского заведения и жилья пирожников. Но и Калашниковых выселять на произвол судьбы Русакову хотелось меньше всего. Надо было сообразить, как быть, и тогда сговариваться с торговцами.

Русаков поднялся и, поставив на стул ногу, придвинулся к компанионам.

— Это хорошо… Помещение придется сдать под магазин, но я пирожников не выгоню, не устроив их, и кроме того ведь магазины спокон веков принято сдавать с торгов… Может быть, организующийся кооператив захочет взять помещение.

— Ох, товарищ Русаков! — испугался и заволновался Файман. — Кооператив вам что даст? Кооператив расписку даст, а я деньги принесу. Все деньги отдам. Вы же жалованья не получаете, а от доходов можете вычитать, что вам полагается. Мы уже с вами знакомы. Я вам помог. Помогите мне… Нужно контракт насчет аренды — напишем контракт! Заплатим жилотделу! А вам — за труды. Мне и жилотделу не в счет, а вам надо! Товарищ Русаков, как будто вы банкир, что вам деньги не нужны?

Файн укоризненно соглашался и кивал головой, будто другого выхода ни у Русакова, ни у торговцев не было.

Русаков был не в таком положении, чтобы за предложение взятки указать компанионам на дверь. Коменданты бесхозяйственных и нищенских домов вроде «Централя» часто только и жили устройством доходных комбинаций с жилплощадью. Он же вдобавок должен был всегда чувствовать себя под угрозой преследования. А главное, в голове билась мысль о необходимости спасти из детского дома сына.

И Русаков несколько мгновений стоял в мучительном смятении, не сразу решаясь еще на одно преступление.

Торговцы переглянулись между собой и ждали.

«Э, не до жеманства, когда существование основано на подлоге!» — вывел против воли Русаков.

Он повернулся к торговцам.

— Я согласен, но должен сговориться с Калашни-новым. Их нужно перевести, а комнаты, которые я могу им дать, — заняты. Имейте только в виду, что вам мне придется заплатить как следует. Подачкой не отделаетесь.

— Вам магарыч по совести, товарищ Русаков! — воскликнул Файман.

— Комиссионные же проценты это! — политично поддакнул Файн. — Кто может иметь против?

— Комиссионные? — покосился зло Русаков. — Я не маленький. Как буду называть это, — дело мое!

— Да… Извините, мы же посвоему все говорим, товарищ Русаков, — сейчас же политично согласился Файн. — Значит тогда вы скажете Давиду Абрамовичу…

— Скажу вам или самому Давиду Абрамовичу.

— До свидания.

— До свидания.

Визитеры вышли, а Русаков взял снова в руки гвозди и молоток и, задумавшись, остановился возле стола. Можно было получить денег, броситься в Одессу, выручить Леньку, вернуться с ним — а дальше что?..

Механически подняв молоток, он начал им безотчетно пристукивать по столу, тяжело качая головой.

Что делать, чтобы — если не теперь, то хоть когда-нибудь — обеспечить себе счастье жизни с Льолой, с сыном, при возможности открыто смотреть людям в глаза и не бояться встречи со знакомыми?..

Русаков бросил молоток и безнадежным взглядом надолго уткнулся в окно.

Будущее представлялось в самом черном свете. Думая о сыне, жене и все чаще исходя тоской от отсутствия всякой надежды на перемену в своем положении, Русаков вгонял в пустую дыру души все, что могло обещать ему со временем хоть крупицу счастья. Будто в темное дно холодного ледника бухнул глыбу отравных грез о Льоле, толкнул туда же и вспых-нувщий было безудержный порыв к спасению Леньки. Нельзя было решаться на риск хлопот о мальчике, зная, что первое же проявление им в глазах других людей какого бы то ни было интереса к сыну могло кончиться плохо для него самого.