Михаил Гараз - Под знаком змеи

Итак, скитальцы плыли в лодке вниз по реке, один берег которой был пологий, другой обрывистый, обнажавший пласты белой, как известь, глины. Это были сильные люди, с обожженными солнцем и ветрами лицами. Мужчины носили длинные серые рубашки из конопли, толстые штаны того же полотна и были подпоясаны кожаными ремнями на пряжке.

Сидевший на веслах старался направить лодку к берегу. Они только что оставили позади большую излучину, низкие берега которой были покрыты рогозом и тростником, звеневшим от множества птичьих голосов, и теперь входили опять, как им казалось, в узкое ущелье. Но тут они увидели впереди, по правую руку, горловину какой-то лощины и решили причалить ближе к ней.

Через лощину спускался к реке небольшой ручей, — об этом можно было догадаться по зарослям тростника у воды. Немного выше начинался ивовый лесок. Южный пологий склон лощины покрывали прошлогодние травы и редкие дубы. Местность была скалистая, только эта зеленеющая лощина радовала взгляд скитальцев.

Они рассчитывали на удачную охоту в здешних пустынных окрестностях, которые манили неожиданностями, — может быть, их даже подстерегали опасности, — скитальцы были готовы ко всему.

Спутницы мужчин были облачены в белые конопляные рубахи до пят и туники, а поверх — своеобразные накидки, пристегнутые на левом плече медной пряжкой. Шею их украшали мелкие стеклянные бусы, волосы охватывала гибкая ивняковая лоза; на ногах — постолы. Женщины — одна юная, другая средних лет, — держась за руки, вглядывались в правый берег.

Лодка зашуршала дном по гальке и остановилась у большого валуна.

Скитальцы ступили на берег. Из ивового лесочка, который уже зеленел, докатилась до них волна ветерка, запахло медом, нагретым на солнце. Длинные тени, отбрасываемые скалистой частью берега, будили в них то тревогу, то надежду. Из-под спутанных ветрами старых трав пробивались нежно-зеленые ростки. Высоко, под гребнем берега, в дубняке, куропатка подняла голову из-за сухих стеблей травы, чтобы лучше расслышать голоса, доносившиеся от реки. Ее прошлогодний выводок тоже прислушивался и будто спрашивал в беспокойстве: «Что там, что там внизу?»

Старший из мужчин велел юноше взять лук и стрелы и отправиться в засаду на склоне холма. Сам он решил пойти прямиком через лощину, чтобы захватить врасплох обитающую там дичь, выгоняя ее из кустов и гнезд с помощью трещотки — двух сухих палок. Так, ударяя ими друг о друга, он не раз охотился в долине Черного Ручья, по которой спускался к Тирасу.

Женщинам отец семейства отдал распоряжение остаться на берегу и собирать хворост для костра.

Каждый отправился выполнять порученное.

Глава семьи был высокий, широкоплечий мужчина, с продолговатым лицом, украшенным кустистыми бровями, и несколько выдающимся вперед подбородком. Седеющие волосы его были прихвачены, по тогдашнему обычаю, красноватой ивняковой лозой; взгляд светился ласковым теплом. Сердце этого человека, свыкшееся с добром и злом, было открытым и не сжималось от мысли, что в один прекрасный день оно остановится: он верил, что душа бессмертна, что человек живет после смерти на небесах так же, как он жил на земле при жизни.

Мужчина поправил топор у пояса, взял из лодки трещотку и пошел медленным шагом, словно хотел измерить расстояние от лодки до лощины.

Он был молчун — из тех, о ком говорят, что они встают и ложатся в промежутке между двумя словами: сегодня начал разговор, завтра его продолжит.

Это можно понять: дитя природы, выросшее среди лесов и гор, среди чутких ланей, в краю, где травы пахнут медом, а деревья — смолой, он был склонен к созерцанию и порой окрашивал свои раздумья в поэтические тона.

Отправляясь за дичью, он, чтобы как-то заглушить голод, всегда размышлял о чем-нибудь: о волнениях в покоренной римлянами Дакии, о свирепости и хитрости бастарнов, которые доили кобыл, как доят овец, или вслушивался в тревожный крик журавлей над долиной реки.

И в этот день скиталец думал о судьбе своей родной земли. Воображение его рисовало заброшенные поля, разрушенные очаги, покинутые алтари, глиняные сосуды, когда-то любовно украшенные гончарами, а ныне раздавленные колесами кибиток. Он вспоминал берега рек и речушек, зеленые долины, горные перевалы…

Он пришел с другого края земли, раскинувшейся под древним как мир небом до самой линии горизонта, куда доходили отары местных пастухов. Линия так и называлась — «хотар», то есть граница, до которой доходят отары.

Он пришел с надеждой обрести здесь покой, безопасность, а также узнать порядки и обычаи земли, на которой — он думал — жили люди достойные, умевшие радоваться труду и красоте.

Под берегом едва виднелась заброшенная дорога, со следами овец и других мелких животных. У входа в лощину петляла тропинка среди зарослей риборасты. Так называл он на своем языке лопух: ри-бо-ра-ста! Тропинка пропадала среди ив.

«Отчего ты так бесприютен и заброшен, старый Тирас? — спрашивал скиталец. — А ведь и на твоих берегах когда-то кипела жизнь». Видно, и здесь побывали кочевники. Они все шли и шли на запад. Жадные и жестокие их вожди гнались за самим солнцем, готовые заковать и его в цепи, чтобы только им светило…

Мужчина направился к ивам по едва угадываемой тропинке, все спрашивая себя: кто же ее проторил когда-то? И хранит ли она следы прежних хозяев этой земли? Тропа была засыпана прошлогодней листвой и травой, местами ее размыла вода, разрушил ветер; она, казалось, хотела что-то поведать, но у нее не было слов.

Настоящая охота еще не настала, — человек лишь спугнул нескольких дроздов в ивняке, но и этого ему было достаточно, чтобы почувствовать радость… Еще больше он обрадовался, когда, прислушавшись, различил суету пчел в дупле одного из засохших деревьев. Их мягкое жужжание напомнило ему его ульи-колоды; тщательно выструганные, они стояли рядком возле его хижины в Краса-паре. Сейчас их наверняка уничтожили римские солдаты или завистливые языги — они быстро заполонили земли, оставленные коренными жителями…

Человек отметил про себя это место, назвав его Яла-чола (пчелиная ива). Слово было гибким, как сама ива, и сладким, как мед. Оторвав ухо от кипящего внутри ствола, он направился по тропинке, которая вскоре вывела его на широкую поляну, высокую и круглую, как терраса, окруженную со всех сторон кустами шиповника и красновато-желтого ивняка. Поляна поросла жесткой, как щетина, прошлогодней травой.

Тропинка вела дальше, на плоскогорье. Вдруг скиталец остановился, удивленный и даже немного испуганный: на краю поляны, с правой стороны, стоял бревенчатый домик, очень похожий на оставленный им в Краса-паре. Домик, правда, не был украшен резными фигурами, а то он подумал бы, что боги совершили чудо.