Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

Больше часа удерживали двести человек балаклавской роты экспедиционную армию королевы Виктории. Капитан Стаматин скакал, как кузнечик, от камня к камню и вел прицельный огонь по наступавшему противнику.

— Залпом… то самое… пли!

И круглые пульки камешками падали на дорогу и подшибали копыта кавалерийским лошадям из бригады лорда Кардигана.

Спустя час капитан Стаматин убедился, что неприятель намного превосходит его численностью и вооружением. Штуцерные пули английских стрелков так и роились над каждой ямкой, где бы ни укрывался храбрый балаклавский солдат.

«У меня под командой рота… — разгадывал Стаматин. — Орлы… В каких боях не бывали! Есть такие, что еще Суворова помнят».

Действительно, дряхлых стариков в роте Стаматина было больше чем нужно. Капитан Стаматин любовно поглядел из укрытия на своих боевых товарищей, устроившихся по ямкам и за камнями. Потом перевел взор вниз на дорогу. По ней на версты и версты змеей вились полки в невиданном дотоле обмундировании: красные куртки, мохнатые шапки, петушиные перья… И конница гарцевала: уланы с цветными значками на пиках, гусары с нашитыми на мундирах шнурками и драгуны — легкая кавалерия на стройных, тонконогих конях. Девять артиллерийских батарей неприятеля насчитал на дороге капитан Стаматин и в каждой батарее по шесть полевых орудий. И капитан Стаматин пришел к окончательному выводу, что орлам-балаклавцам не одолеть врага.

«Сила ломит… то самое… солому ломит», — решил капитан Стаматин и выбросил из своего укрытия левую руку.

Свистнула штуцерная пуля и, отскочив от камня рикошетом, хлопнула Стаматина в ладонь.

— Горнист! — вскрикнул Стаматин. — Труби, горнист! Орлы! Отступление с боем.

И орлы балаклавской роты начали правильное отступление, отстреливаясь на ходу от наступавшего неприятеля круглыми пульками из гладкоствольных ружей.

Стаматин благополучно провел свою роту через город и засел с нею на горе, в развалинах старой крепости. Вооружение крепости составляли четыре полупудовые мортирки.

С обвалившейся крепостной башни капитан Стаматин взглянул на море. Оно было густосиним, как всегда в сентябре. И солнечные блики вспыхивали на его поверхности, и оно переливалось большими серебряными блестками. Но в глазах у капитана Стаматина зарябило не от блесток на воде, а от кораблей английской эскадры, подошедшей к Балаклаве с моря. Армия и флот ее величества королевы Британии должны были соединенными силами дать бой орлам капитана Стаматина. Потому что капитан Стаматин был не из тех, кто сдается без боя.

И четыре полупудовые мортирки балаклавской крепости, злые, как овчарки, стали тявкать, изрыгая из жерл крохотные ядрышки. Ядрышки шлепались в воду близ самого берега. А большой корабль британского флота повернулся к городу левым бортом и дал залп по крепости из всех повернутых к ней бортовых орудий.

Огромные старинные кирпичи посыпались с башни, и одна такая кирпичина угодила капитану Стаматину в голову, в самую маковку. Стаматину показалось, что море, грохоча, обрушилось на него — тяжелые густосиние волны в сверкающих блестках.

Повалившись на кучу битого кирпича, окутанный тучей известковой пыли, капитан Стаматин слышал новые залпы и с моря и с суши — со стороны шлагбаума. Но в крепости пальба прекратилась: мортирки не тявкали, ружья не стреляли.

«Почему, — подумал Стаматин, — то самое… не стреляют почему?»

— Огонь! — закричал он, пытаясь подняться. — Целься!.. Пли!

Но огня не последовало. Стрелять было нечем: ядрышки и пульки были все.

А по дороге и всем тропинкам, которые вели в крепость, уже двигались красные мундиры. Англичане шли с барабанным боем и с ружьями наперевес. Потом капитан Стаматин услышал «ура»; красные мундиры бросились на штурм; вот они уже ворвались в башню… И безоружные инвалиды балаклавской роты предпочли отступление постыдному плену. Капитан Стаматин видел с башни, как полетели его орлы прочь, перемахивая через крепостные стены и через крепостной вал и через крепостной ров… И капитан Стаматин снова подумал, что «сила ломит… то самое… солому ломит». И он решил, что и ему пора отступить, а то как бы ненароком не попасть в плен к англичанам.

Но тут старик, к ужасу своему, заметил, что без посторонней помощи не способен подняться на ноги. А по лестнице в башне уже топали ноги, звякали шпоры, стучали ружейные приклады… Капитан Стаматин моргнуть не успел, как увидел себя окруженным рыжеватыми молодчиками в красных мундирах, и один из них уже отстегивал у капитана Стаматина саблю.

Стаматин рассвирепел.

— Прочь! — крикнул он и, сидя, привычным движением выбросил вперед правую ногу.

Солдат, посягавший на саблю капитана Стаматина, отскочил в сторону. Но тут выступила вперед какая-то личность с красным носом и в штатском сюртучке.

— Ви ест пленный, — молвила личность. — Ви… э-э-э…

Но капитан Стаматин выбросил ногу, откинул руку и крикнул:

— Я русский офицер! Я саблю мою передам только офицеру… только штаб-офицеру!

Он поднялся наконец с битого кирпича, на котором сидел, и, шатаясь, снова закричал:

— Начальник гарнизона я! Главнокомандующему… только главнокомандующему я передам мою саблю! И никаких!

— Нашалник гарнизона, — встрепенулась красноносая личность. — О-о!

А Стаматин, задыхаясь от негодования, хотел что-то еще сказать, но сказал только:

— То самое… да.

И снова опустился на битый кирпич.

Красноносая личность, видимо служившая в британской армии переводчиком, наморщила лоб и обратилась к капитану Стаматину с вопросом:

— Господин официр, что ест «то самое»?

Но старый воин поглядел на сизый сюртучок переводчика, на его красный нос и просто не удостоил незнакомца ответом.

«Рвань, — подумал капитан Стаматин о человеке с красным носом: — шушера».

И, размахнувшись одновременно рукой и ногой, поднялся с места.

Когда капитана Стаматина вели по улицам Балаклавы, он не узнавал родного города, в котором прожил с 1814 года ровно сорок лет. Точно полая вода, растеклись по улицам, по дорогам и садам чужие люди, множество людей, странно одетых и перекликавшихся друг с другом на чужестранном языке. Они обламывали деревья за садовыми оградами, обрывали фрукты, тащили из покинутых жителями домов подушки, перины, одежду, посуду, кухонную утварь… Капитан Стаматин видел это, хотя и делал вид, что не видит ничего. Окруженный полувзводом английских стрелков, он шагал посередине улицы, размашисто выбрасывая правую ногу вперед и откидывая левую руку далеко в сторону. И капитана Стаматина все время не покидало гордое сознание, что его сабля еще при нем, его старая сабля, и на ней — большой серебряный офицерский темляк.