Стейн Угельвик Ларсен - Кровавая бойня в Карелии. Гибель Лыжного егерского батальона 25-27 июня 1944 года

А теперь перейдем от жизни в палатках на «высоте 200» на другую гряду сопок, которая была названа «Хассельман» и на которой мне пришлось пережить самые страшные моменты за все время пребывания на войне. Хассельман раполагался по северную сторону от озера Капанец. Это озеро находилось к северу от Елетьозера и проходило параллельно ему.

На Хассельмане у нас были бункеры и хорошо обустроенные позиции. Когда у меня выдалось несколько спокойных деньков, я сделал набросок всех позиций там. Мы с Лейфом Гурандсрудом попробовали ловить рыбу на подсечку удочкой и поймали несколько речных окуньков. «Лунки» в толстом льду мы проделали с помощью ручной гранаты.

Жизнь выглядит по-разному для солдата, участвующего в боях, и для гражданского человека, сидящего дома. Последний интересуется политикой и ходом сражений. Солдата же волнуют совсем иные вещи – дадут ли сегодня еду, получит ли он причитающиеся ему две сигареты в день и, наконец, когда прибудут маркитантские товары.

Компания собутыльников в бункере несколько напоминает молельное собрание. После нескольких стаканчиков все начинают петь – тоскливо, печально и сентиментально, но это пение ласкает слух. А чувственная подоплека тоже очень похожа – в бункере и молитвенном доме. Как солдат, так и верующий поставили все на одну карту. Это придает собратьям особую глубину и искренность. А кроме того, надежда на победу и на «возращение домой» – это великая цель как в окопах, так и среди избранных. Я помню, как мы пели песню «Мама, мама, дорогая, ты меня теперь слышишь?» Пели торжественно и серьезно. Некоторые упрямцы непременно хотели петь национальные гимны, подобно тому, как в молельном доме кто-то непременно хочет петь псалмы.

Наши попойки в большой степени способствовали душевной разрядке, если только не становились слишком частыми. После них не наступала депрессия, как это бывает в гражданской жизни. Алкоголь, несомненно, делал дни и ночи более легкими для многих уставших от войны солдат.

Мне довелось участвовать в довольно странной передовой команде, когда наша рота перебазировалась с Хассельмана на Сеннозеро. Это был поход длиной около 20 километров. В передовую команду входили помимо бойцов шесть лошадей и мулов с поклажей. Вечером, когда мы отправились в путь, уже начался снегопад, и на Елетьозере мы застряли. Лошадей отправили в ближайшую конюшню, а мы с Ульсеном-Рёйне заступили на дежурство. На южном берегу озера, в сорока минутах ходьбы на лыжах, находилось несколько жилых бункеров. Мы ходили туда по очереди и грелись.

Ночь оказалась невыносимо длинной. Я свернулся за санями, натянув на себя ткань палатки. Снегопад может быть тихим и доброжелательным, как бабушка, однако здесь – метель, сильный ветер с Белого моря и холод, и все это посреди озера, что было не очень приятно.

В середине дня пришли люди и лошади. Прояснилось, колонна двинулась в путь, но под снегом была вода, и сани время от времени застревали. Нам приходилось каждый раз разгружать их, а потом снова загружать. Поздно вечером я наконец добрался до цели – последним из всей роты.

Цель нашего похода – опорный пункт на Сеннозере – красиво расположилась на мысе, который вдавался в озеро. В случае атаки на него он мог оказаться жуткой мышеловкой, однако вероятность этого была очень мала, так как это место находилось довольно далеко как от русских, так и немецких позиций. Наша задача состояла в разведке огромного, не занятого кем-либо пространства к северу и востоку от Сеннозера. У русских были такого же рода опорные пункты в нескольких милях к северо-востоку от нас.

Вигеруст, Хорклу, Лейф и я жили в бункере, который раньше был рыбачьей избушкой. Карс и Педер Хабберстад располагались поодиночке по соседству. У меня сложилось впечатление, что наши командиры питались остатками еды, которую готовил Хорклу.

По ночам мы дежурили у телефона и топки. Я использовал это время для писем Эббе. Иногда я ходил к нашим караульным, чтобы узнать, нет ли чего-нибудь нового. Луна, освещавшая зимний пейзаж, казалась холодной и бесчувственной на бледном небе. Тишина повисла в воздухе, как серебряный шлейф. Настоящая пустыня, подумал я. Удивительная Восточная Карелия.

На подходе был месяц май, ночи становились короче. Часа в два-три я иногда будил Карса, и мы ходили охотиться на куропаток и тетеревов. Меня мало волновал результат охоты, но Карс иногда подстреливал птицу. Во всяком случае, лыжные прогулки были отличные.

Мы с Лейфом ловили рыбу на подсечку удочкой с блесной – в озере водился окунь. Один раз Лейф поймал еще и большую щуку.

Как-то мы отправились в разведку группой из пяти-шести человек. Маршрут был дальний и проходил по ничейной земле к северу от опорного пункта. Утром лыжи скользили по снежному насту, стояла прекрасная погода и пахло весной. Мне кажется, что это было воскресенье, во всяком случае, день был похож на воскресенье. Пейзаж с озерами и холмами напомнил мне родные места в Рёмскуге. Огромные сосны. Мы спугнули стадо лосей.

На следующий день мы попробовали охотиться на лосей. Лейф даже выстрелил в одного, но промахнулся.

В другой раз несколько человек пошли в 40-километровый поход. Было пасмурно, выпал свежий снег. Идти на лыжах было тяжело. И тут я увидел росомаху. Я шел первым, а она пробежала в 10 метрах от меня. Мне повезло увидеть такого красивого и сильного зверя.

По дороге мы прошли мимо Шапкозера. Там находился заброшенный опорный пункт, где полицейская рота в начале зимы отразила крупное наступление русских. Там погибло много русских, мы видели их трупы, покрытые снегом.

На Сеннозере у нас была самая лучшая баня в Карелии, хотя и старого образца. Она осталась после русских, ею очевидно пользовались долгое время. Печка была сложена из камней без печной трубы. Когда мы ее топили, дым выходил через отверстия в стенах. Мы топили печку довольно сильно, так что баня согревалась и тепло держалось в течение нескольких часов.

Позицию на Сеннозере пришлось оставить. Девятого мая мы потащились на лыжах обратно по талому снегу и воде через Елетьозеро. На этот раз нас разместили рядом с расположением немецкого батальона, который называли «батальон АА». Мы стали разведротой, нам предоставили несколько финских палаток сразу же за линией обороны у восточной оконечности Елетьозера.

Начал таять снег, так что активные боевые действия были невозможны. Наступили спокойные дни.

В расположении батальона АА трудно было найти дрова для топки. Прямо перед нами внизу было болото, где я и начал поиски дров. Под снегом я нашел несколько небольших пней. К счастью, никто не знал, что болото полно смолья (смолистых сосновых дров), так что я мог спокойно их собирать. Когда снег начал таять, я каждый день ходил туда после обеда. Часто ко мне присоединялся Лейф. Хорошо было, завернувшись в брезент палатки, лечь на кочку и поспать на солнышке.