Стейн Угельвик Ларсен - Кровавая бойня в Карелии. Гибель Лыжного егерского батальона 25-27 июня 1944 года

Во время боя сразу становится ясно, откуда идет огонь. Я вспоминаю русский пулемет, из которого пули летели в 50 метрах выше и правее от нас. Светящиеся трассы пуль летели в темноте мимо и попадали в склон горы далеко позади нас. Пару раз пули просвистели в кустах вереска, где мы лежали. В течение ночи мы выкопали себе окопы.

Я удивился, когда впоследствии узнал, что наш батальон понес в ту ночь чувствительные потери. Огонь не был интенсивным.

К утру перевес оказался на нашей стороне. Наши минометы тоже были задействованы. Следующий день выдался ясным и теплым. Мы продвинулись вперед на несколько сот метров. Русские потчевали нас артиллерийским огнем.

Опять наступил такой же ясный, удивительно тихий и красивый октябрьский день. Горы вокруг березовой рощи, блестящая вода. Пейзаж выглядел торжественно, как будто ты находился в кафедральном соборе. Взрывы снарядов отдавались эхом в горах, словно звук огромных колоколов. Музыка войны.

Повсюду лежали убитые русские, застывшие в неестественных позах. Я выпил воды из бочага. Когда я поднял голову, я увидел, что там лежит убитый русский солдат. Но вода была хорошей горной водой. Я запомнил этот момент, так как подумал, что в мирных условиях не стал бы пить оттуда воду.

Нам надо было перейти открытое болото, и на нас обрушился ружейный огонь. Я спрятался за камнем, чтобы переждать и перевести дух. Послеобеденное солнце, запах белого мха, вереск и березки навеивали радостное чувство. Удивительная война. И удивительная человеческая душа.

Мы спустились вниз в долину. Над полем боя наступил вечер. Ночью мы начали отходить. Мы лежали в окопе, который выкопали еще раньше то ли русские, то ли мы сами. Наш миномет все время был в работе.

На следующий день я пошел искать свой котелок. По дороге я встретил Сверре Йенсена и Валсига вместе с немецким сержантом. Немец протянул мне котелок.

Через час я вернулся за едой. Принесли двоих раненых. Это были Валсиг и Густавсон, оба норвежцы. Мы с Густавсоном были в одном взводе.

Как-то ночью мы оторвались от врага. Все внешние условия были точно такими же, как и при наступлении несколькими днями раньше, – темень, изматывающий переход и тяжелая ноша, которая звенела в моих ушах как джазовая группа. Однако в душе у меня все было иначе, все было перевернуто с ног на голову. Бывает так, что страх до известной степени пропорционален надежде. Когда шансы на спасение увеличиваются, становишься более чувствительным и осмотрительным. Сейчас я ощущал особое беспокойство, надеясь на успешное завершение дела. Земля обетованная с Эббой и маленьким Андерсом приветствовала меня в моих мечтах.

Последовало несколько тяжелых дней во время пешего перехода по очень красивой горной местности. Время от времени слышался свист снарядов. «Сталинский орган» 46 46 Реактивная установка залпового огня «Катюша». и авиация в действии. Русские подтянули крупные силы и щедро награждали нас широким спектром снарядов, но на относительно далеком расстоянии.

Однажды в горах я встретил Йона Аурана. Парень из Стьёрдала стоял на посту. Мы с ним дружески поболтали. Он обещал прийти ко мне на хутор как-нибудь летом и помочь во время сенокоса, и мы тщательно обсудили конкретные детали его пребывания, в особенности в отношении спиртного и табака. Уборка сена должна была пройти отлично.

Это были красивые горы. На меня они действовали успокаивающе. Меня несло через мрачные долины, непроходимые заросли и крутые склоны, усыпанные камнями. Я был полон страха и тосковал по дому. Но здесь я вдруг снова почувствовал себя самим собой. Я больше уже не сжимался в клубок под тяжестью своих несчастий.

Твое познание зависит от приобретенного в жизни опыта. Новое познание – это для тебя подарок Бога. А общее количество подарков – это богатство жизни.

Наш стрелковый батальон был поставлен охранять аэродром около озера Сальмиярви. Пока мы там находились, были с грохотом взорваны взлетно-посадочные полосы. Я полагаю, что в штабе Гитлера было известно, что я пугаюсь выстрелов. Во всяком случае, они очень постарались поставить меня как можно ближе к самым страшным взрывам на финском фронте.

В одну из ночей мы покинули аэродром и двинулись в путь через лес к грузовикам, которые ждали нас на арктической дороге. Позади нас горели красивые бункеры летчиков. Это было мое прощание с фронтом. Черт знает, какое прощание! Мы шли в течение одиннадцати часов. У меня были стерты все ноги. Во время этого перехода у меня отвалился ноготь с большого пальца ноги. Палец был похож на картошку из Рингерике.

Иногда случается, что чувства каким-то странным образом отключают тело – как будто во сне. Когда физическая нагрузка на тело достаточно велика, случается, что чувство усталости и изнеможения притупляется, и тело продолжает действовать автоматически, как мотор. Связь между нервными импульсами, которые действуют на мозг и на «мотор», становится слабее, чем в нормальном бодром состоянии. Мозг отключается, а чувства замирают. Ты становишься машиной, можешь сделать еще один шаг, но не знаешь, достанет ли сил, чтобы сделать следующий. Но тебя это уже не волнует. Машина работает, пока не сломается.

Лейф тоже устал. Ему надо было нести треногу миномета, он очень с ней мучился и ругался. Так тебе и надо, гаденыш, думал я. Это было единственное человеческое чувство, пробудившееся во мне во время этого перехода.

Я видел Финнмарк лишь из кузова грузовика. Такое же впечатление можно было бы получить, смотря фотографии. Я же спал и восстанавливался.

Бесконечная вереница автомобилей давала хорошее представление о том, насколько грандиозным было отступление Лапландской армии. Для выполнения этой задачи требовались тщательное планирование и бдительность со стороны командования.

По правилам каждое подразделение должно было ехать единой группой, но нельзя было избежать того, что иногда вклинивались «чужаки» и начинались бесконечные споры. А набор слов вряд ли подошел бы для дамского общества.

Что касается меня, то мне нравились транспортировки. Моя хитрость состояла в том, чтобы как можно больше спать, и я думал, что имею на это право.

В Норд-Тромсе мы несколько недель прожили на одном хуторе. Я вспоминаю, как ночью сторожил боеприпасы. Березовый лес на склоне. Внизу был фьорд, а вокруг, как огромные великаны, возвышались горы. В небе искрилось северное сияние. Впечатления от четырех ночных часов врезались в мою память, потому что я съел что-то несвежее и мне было плохо. Вокруг меня густым ковром рос можжевельник, так что я улегся на него. Когда меня рвало, я переворачивался и становился на четвереньки. Но все-таки я хорошо устроился в мягком можжевельнике. Я был в Норвегии.