Зиновий Шейнис - Солдаты революции. Десять портретов

Меня пригласили к столу. На тарелках лежали бананы. Я, признаться, не знал тогда, что это такое и как их едят. Чтобы не попасть в неудобное положение, я поблагодарил и отказался, сославшись на то, что только позавтракал.

Всем заложникам разрешили выйти на палубу. Перед нами выступил с речью Литвинов. Он сказал, что Советская Россия жива, крепнет и ждет своих сынов. Выступил с ответом и я. Поблагодарил Советскую власть за заботу о нас. После этого М. М. Литвинов уехал, оставив нам по моей просьбе пять долларов на сигареты.

Пароход с заложниками из Копенгагена отправился в Либаву (ныне Лиепая). Из Либавы мы проследовали поездом в Ригу, а оттуда в Себеж».

Весна была в разгаре. На бульварах Копенгагена распустилась сирень. Город выглядел еще более мирным, чистым, благополучным.

Литвинов снова жил в центре города. Дни были заполнены заботами, поездками, встречами с О’Греди и другими дипломатами. Соглашение уже подписали, уже отбыл в Россию первый пароход, но до массовой отправки военнопленных в Россию было еще далеко. Предстояло еще разрешить много формальностей, собрать пленных близ Копенгагена, накормить их, снабдить продовольствием на дорогу.

В остальном жизнь текла по-прежнему. Зарецкая вела книгу расходов, записывала в нее каждый истраченный эре. Питались скромно. Как-то Литвинов опоздал к обеду. Зарецкая в его отсутствие позволила себе неслыханную роскошь — заказала устрицы, что грозило серьезным нарушением дневного бюджета. В это время пришел Литвинов. Молча сел за стол, к концу обеда сказал:

— Между прочим, соленые огурцы вкуснее.

Миланова и Зарецкая решили взять «реванш». Ужин иногда заказывали заранее. Как-то вечером, когда все трое сели за стол, женщинам подали две порции устриц. Литвинову на изящном блюдце принесли соленый огурец. Женщины ели молча. Литвинов, наклонившись над тарелкой, что-то тихонько пробормотал, взял нож, нарезал тонкими ломтиками огурец.

Ужин прошел в молчании. Потом все трое переглянулись и захохотали. Публика за соседними столиками с изумлением посмотрела на «этих русских». Какая-то дама громко сказала:

— Шокинг!

Изредка Литвинов разрешал нарушать бюджет, не мог устоять перед желанием побывать в концерте, на балете. Договорились, что ходить будут по очереди, чтобы не оставлять чемоданы без присмотра. Как-то Миланова и Зарецкая отпросились на концерт симфонической музыки. «Дежурить» должен был Литвинов, но не выдержал, приехал в театр, сидел как на иголках, ворчал: «Мы здесь наслаждаемся музыкой, а там роются в наших чемоданах...»

В середине апреля 1920 года из Москвы в Копенгаген приехала делегация Центросоюза. Л. Б. Красин прибыл с женой и детьми. Предполагалось, что из Копенгагена он отправится в Лондон, продолжит переговоры с Англией и, если обстановка будет благоприятствовать, останется на длительное время. Вместе с Красиным приехал Виктор Павлович Ногин, советники и технический персонал. Делегация выглядела внушительно.

Красин вместе с Литвиновым начали переговоры с представителями Верховного совета Антанты. Чувствовалось, что Литвинов подготовил хорошую почву для диалога по дипломатическим и экономическим вопросам. Это очень радовало Красина.

Делегация Центросоюза поселилась в том же отеле, что и Литвинов. Красин с присущей его натуре широтой занял самые дорогие апартаменты на втором этаже.

Литвинов был недоволен, но сдерживал себя, а оставшись с Красиным наедине, все же зло спросил его:

— На какие деньги, Леонид Борисович, изволите жить в дорогих номерах?

Красин онемел от неожиданности, а потом пробормотал что-то по поводу необходимости поддержать престиж Советской России, но обиду затаил и пожаловался Зарецкой:

— Ну и жила ваш Литвинов.

Жалоба Красина попала на благодатную почву. Уже полгода находился Литвинов со своими сотрудницами в Копенгагене. В его распоряжении были сотни тысяч, но он и его сотрудницы заработной платы не получали. Он предупредил их об этом перед отъездом из Москвы, сказал, что питание и оплата гостиницы — это все, на что они могут рассчитывать.

Когда наступила весна, Зарецкая робко намекнула Литвинову, что недурно, дескать, купить ей и Милановой макинтоши, одеты они так, что совестно перед людьми, да и внимание на них все обращают. Литвинов, пресекая дальнейшие разговоры, спросил, сколько стоит макинтош. Узнав цену, нахмурился, что-то пробурчал себе под нос, сказал, что подумает.

Он говорил часто: экономить надо. На заре своей революционной деятельности, в 1903 году, в письме к болгарскому писателю Георгию Бакалову в Варну он гневался, что представитель «Искры» на Балканах Георгиев не переслал в редакцию «Искры» деньги за пятнадцать экземпляров газеты. Это не по-коммерчески и не по-товарищески, писал Литвинов и просил Бакалова воздействовать на неаккуратного плательщика.

Делегация в Копенгагене жила экономно, учитывая каждый эре. А женщины были молоды, красивы, им хотелось получше одеться, купить себе какую-нибудь безделицу.

Еще до приезда Красина в Копенгаген женщинам надоело жить «в кабале». Посоветовавшись с Зарецкой, Миланова послала телеграмму Чичерину, рассказала, что Литвинов не дает им ни гроша на личные расходы. Георгий Васильевич собрал специальное совещание, чтобы решить вопрос, как помочь «несчастным девушкам». Зная Литвинова, Чичерин понимал, что никакие приказы не заставят его раскошелиться, и решил прибегнуть к хитрости: дал телеграмму, в которой просил Литвинова выделить деньги на покупку ботинок для него, Чичерина, а Милановой сообщил, чтобы они израсходовали эти деньги на себя.

Когда Миланова прочитала первую часть телеграммы, предусмотрительно скрыв от Литвинова ее последние строки, тот подозрительно посмотрел на нее, что-то пробурчал себе под нос и сказал, что... купит ботинки Чичерину сам.

Переговоры с представителями Антанты в Копенгагене шли успешно. Красин еще до приезда в датскую столицу обсудил со шведскими деловыми кругами вопросы экономического сотрудничества Швеции и Советской России. Шведы трезво оценили создавшуюся в мире ситуацию, поняли, что новый политический режим в России прочен, а торговля с ним — выгодна. Советская Республика внесла в шведский банк двадцать пять миллионов крон золотом. Банк открыл кредит на сто миллионов крон, и на эту сумму Россия начала закупать в Швеции необходимые товары. Красин подписал договор о поставке России тысячи паровозов, в которых крайне нуждался ее разрушенный железнодорожный транспорт.

Подписан был в Копенгагене и договор со Шведским торгово-промышленным синдикатом, и в конце мая 1920 года Красин вместе со всеми своими сотрудниками уехал в Лондон.