Зиновий Шейнис - Солдаты революции. Десять портретов

— Почему?

— Не все ваши хотят возвратиться в Россию.

Литвинов требовал встречи с теми, кто не хочет возвратиться. О’Греди говорил, что разрешение на свободное свидание он якобы не может дать: это, мол, выходит за рамки его компетенции.

В начале декабря О’Греди, предъявив жесткие требования, крайне невыгодные России, прозрачно намекнул, что, если Литвинов не подпишет соглашения, переговоры будут прерваны. Литвинов знал, в чем дело. Судьба военнопленных решалась под Петроградом. Там решалась в те дни судьба Великой Октябрьской социалистической революции. Под Петроградом шли ожесточенные бои с армией Юденича, появились английские танки, стреляли английские пушки.

Литвинов ответил, что должен все взвесить, запросить свое правительство. Все его шифровки отправлялись через датскую радиостанцию. И тогда Литвинову неожиданно сообщили, что радиостанцией он дальше пользоваться не сможет.

О’Греди продолжал настаивать на немедленном подписании соглашения. Литвинов начал заново обсуждать все пункты соглашения: первый, второй, третий; неизменно возвращался к первому пункту, доказывал, что он неприемлем для Советской России.

О’Греди все больше нервничал, требовал немедленно подписать соглашение. Литвинов вручил ему заготовленный пакет.

— Что это? — спросил удивленный ирландец.

— Предложения Советской России о торговле с Англией, — ответил Литвинов. — Мы готовы покупать у вас товары. Платить будем золотом.

О’Греди растерялся, сказал, что должен изучить эти предложения.

Через три дня состоялась очередная встреча. О’Греди возвратил пакет нераспечатанным — таков был приказ Керзона. Он сказал, что прерывает переговоры и уезжает в Англию.

Но Литвинов выиграл еще семьдесят два часа.

В один из декабрьских вечеров маленькая советская колония, как обычно, ужинала в ресторане. Шведский бизнесмен, вежливо раскланивавшийся с Литвиновым, принес сенсационную новость: красные разгромили Юденича под Петроградом. На следующий день бульварная копенгагенская газета поместила заметку. Утверждалось, что Коробовкина подписала на фронте под Петроградом так много смертных приговоров, что у нее отнялась рука. Автором заметки был шведский журналист, сидевший накануне вечером за соседним столиком.

Победа красных под Петроградом громом отозвалась во всей Европе.

О’Греди не уехал в Англию, возобновил переговоры. Больше того, стал сверх всякой меры вежлив. О, он не сомневался в том, что нельзя столь долго не считаться с такой великой страной, как Россия, даже если она называется Советской Республикой. Секретарь ирландца отсутствовал — заболел. Датское министерство иностранных дел сообщило Литвинову, что он может по-прежнему пользоваться радиостанцией — запрета, оказывается, вообще не было, а чиновник, повинный в этой «ошибке», наказан.

После разгрома Юденича лопнула блокада. Верховный совет Антанты начал выказывать признаки благоразумия, признал желательным начать торговлю с Россией. Даже Керзон стал понимать, что другие страны могут опередить Англию. Окончательный разгром Деникина и изгнание англичан с Кавказа еще больше отрезвило «твердолобых», а успешное наступление армии Михаила Васильевича Фрунзе на Врангеля и вовсе вызвало в английском министерстве иностранных дел панику. Керзон, совершенно потеряв голову, радировал в Москву Чичерину, что требует прекращения операций против барона. Чичерин ответил, что не может вмешиваться в деятельность Фрунзе, в свою очередь предложил, чтобы в Лондоне лучше подумали о том, как поспособствовать освобождению венгерских революционеров, которых убивает венгерская реакция. Москва предложила немедленно послать Литвинова в Лондон для ведения переговоров по всем основным проблемам, возникшим между Советской Россией и Англией.

В Лондоне отказались принять Литвинова. Дело заключалось не столько в том, что он был вчерашним арестантом, ведь на дверях его камеры в тюрьме Брикстон висела многозначительная табличка: «Пленник Его Величества». Но на Даунинг-стрит не могли забыть, что в 1918 году в Лондоне двумя изданиями вышла книга Литвинова «Большевистская революция», которую он закончил словами: «Да здравствует триумфальное шествие социализма и славный Красный Флаг, поднятый Лениным 7 ноября!»

— Кого же вы желаете принять, если отказываетесь от Литвинова? — запросила Москва.

Ответ Лондона был кратким: с большевиками дела иметь не желаем, однако торговать с Россией готовы.

Когда Чичерин доложил об этом Ленину, Владимир Ильич усмехнулся, посоветовал запросить Лондон, готовы ли там вести переговоры с неправительственной делегацией России. Ответ пришел быстро: Англия согласна вести переговоры с неправительственной делегацией России, например с русскими кооперативами.

В тот день в Кремле и в здании Наркоминдела в «Метрополе» формировалась делегация Центросоюза во главе с Л. Б. Красиным. Литвинову телеграфировали в Копенгаген, что он назначен членом делегации и может начать переговоры с представителями Верховного совета Антанты, которые находятся в датской столице.

Литвинов был связан с Москвой тоненькой ниточкой — телеграммами, которые примитивным цифровым шифром кодировала Миланова. Он знал, как трудно там, в Кремле, какие титанические усилия предпринимают Владимир Ильич и его соратники, вчерашние подпольщики и большевики-эмигранты, вошедшие теперь в Советское правительство, в сущности, не имеющие за плечами никакого опыта государственной деятельности. И тем не менее из Копенгагена Литвинов особенно ясно видел, как гениальные ходы Ленина путают карты мощных и сильных противников, заставляют отступать и Лондон, и Париж, и всю Европу с ее умудренными опытом столетий дипломатами и министрами.

Но Литвинов понимал, что борьба только-только начинается, что она будет идти всюду и везде, что предстоят еще долгие и жестокие битвы — теперь уже не на одних лишь полях сражений, но и в кабинетах дипломатов. И впереди не только победы, но много трудностей и, может быть, поражений.

После победы красных под Питером Англия не отказалась от мысли задержать отправку военнопленных в Россию. О’Греди вдруг снова прервал переговоры, но тем энергичнее продолжал действовать представитель Скотланд-ярда. К Литвинову стали подсылать провокаторов. Как-то днем к нему в гостиницу пришел купец, назвался представителем мебельной фирмы, просил сообщить интересующие его сведения о Советской России. Потом появился человек в матросской форме. Этот требовал снабдить его революционной литературой, действовал и вовсе примитивно, нагло. Литвинов не стал с ним разговаривать, попросил убраться. Потом из Стокгольма пришла телеграмма весьма загадочного свойства. В ней было всего два слова: «Еппе коммен». Литвинов никак не мог понять, почему к нему из Стокгольма едет какой-то Еппе. А через несколько дней в гостиницу ввалился человек в балахоне и отрекомендовался шведским журналистом. Сказал, что по дороге с вокзала в гостиницу три раза переодевался, чтобы сбить с толку полицейских шпиков. Литвинов прогнал и этого.