Виктор Смирнов - Колокол и держава

Дальше шли такие выражения, что у Зосимы потемнело в глазах. Его, Митрополита Московского и всея Руси, величали окаянным гонителем православия, калом блудным, прескверным сатаной, исчадием ехидны, сосудом злобы, змием стоглавым, сквернителем других содомскими сквернами, обжорой и пьяницей, по жизни свиньей!

За такие оскорбления следовало бы тотчас ввергнуть распоясавшегося игумена в темницу, но Зосима понимал, что все архиереи вступятся за Иосифа, а ссориться с ними сейчас было никак нельзя.

Только в ноябре митрополит решился созвать церковный Собор, который поручил Геннадию Гонзову составить новую пасхалию. Хотя Иосифа Волоцкого на Собор не пустили, митрополиту пришлось выслушать от архиереев немало гневных упреков, и только присутствие на Соборе великого князя спасло Зосиму от немедленной отставки.

Холуй он и есть холуй, презрительно глядя на пугливо вжавшегося в кресло Зосиму, думал великий князь. Гнать бы его взашей, да нынче как раз такой и надобен. Втайне государь был доволен. После всего случившегося церковь погрузилась в слабость и нестроение, а значит, теперь будет легче совершить с ней то, что было давно им задумано…

Посольский дьяк Федор Васильевич Курицын с утра пребывал в дурном настроении. Вчера, на торжественном приеме у государя по случаю заключения мира с Великим княжеством Литовским, произошел обидный казус, едва не стоивший ему карьеры.

Все последние годы Федор Васильевич неустанно трудился над тем, чтобы проторить для России дорогу в Европу. Попытка действовать через Прибалтику оказалась безуспешной. Увидев прямо под носом у себя словно из-под земли выросшую русскую крепость Ивангород, ливонцы пришли в неистовство и изготовились воевать. Затея торговать с европейскими странами без посредников тоже провалилась, после того как Ганза запретила своим купцам иметь дела с московитами.

Было от чего впасть в уныние, но фортуна, наконец, сменила гнев на милость. Умер заклятый враг Москвы – король польский и великий князь литовский Казимир IV. Тайные осведомители донесли Курицыну, что сменивший отца на литовском престоле князь Александр Ягеллончик задумался о прекращении длившейся уже пять лет войны с Москвой. Это была добрая весть, ибо мир с Литвой открывал дорогу в Европу. И все же опыт подсказывал Федору Васильевичу, что сам по себе мирный договор – это только клочок пергамента, а для того, чтобы вчерашние враги стали союзниками, требуется нечто большее, к примеру, династический брак. И тут его осенило: князь Александр в свои тридцать три года все еще холост, а у государя на выданье восемнадцатилетняя дочь Елена!

С этой мыслью Курицын поспешил к Державному, как с недавних пор придворные стали называть великого князя. Выслушав своего посольского дьяка, Иван Васильевич призадумался.

Отношения с Литвой были и впрямь хуже некуда, особенно после того, как в Москве разоблачили перебежчика – князя Лукомского, имевшего задание отравить великого князя. Лукомского вместе с толмачом Матиасом Ляхом сожгли в железной клетке на льду Москвы-реки, и в дыму этого костра улетучились последние остатки доверия к литовцам. К тому же государь вовсе не собирался уступать Литве Смоленск и другие русские земли, когда-то мародерски захваченные литовцами у поверженного Ордой Киевского княжества. Так что воевать все равно придется. Однако сейчас мирный договор был выгоден Москве, ибо давал передышку, воспользовавшись которой можно попытаться установить более тесные связи со странами Европы. Ради этого, пожалуй, стоило отдать дочь литовцу.

Получив согласие государя, Курицын поспешил заручиться поддержкой Братства святой каббалы, адептом которого он стал во время своего первого вояжа в Европу. Магистр братства отозвался сразу. Он прислал дьяку в подарок изящный молитвенник ин-кварто, в переплете которого Курицын обнаружил чистый листок бумаги. Подержав листок над пламенем свечи, дьяк прочел следующее послание на латыни:

«Возлюбленный брат! Мы приветствуем твое желание заключить мир с Великим княжеством Литовским, ибо считаем, что любой мир лучше войны. Мы также будем рады, если благодаря этому миру твоя страна станет ближе к просвещенной Европе. Что же касается брака князя Александра с дочерью твоего сюзерена, то мы и тут не видим препятствий. Нынешнее расположение планет исключительно благоприятствует сему предприятию, о чем князь Александр будет извещен в самое ближайшее время через одного из наших братьев. Да сбудутся твои благородные устремления и да хранит тебя Божественный Творец!»

Окрыленный Курицын отправил срочное послание в город Кафу на имя купца-караима Хози Кокоса, с которым он близко сошелся во время своего крымского пленения. Затея перенаправить русскую торговлю с Европой из Новгорода на Литву, где у караимских негоциантов имелась мощная диаспора, чрезвычайно понравилась Кокосу, и он обещал своему русскому другу сделать все, что в его силах.

Вскоре в шинках и корчмах, которые содержали литовские евреи, пошли разговоры о том, что московиты вовсе не такие уж варвары, какими их изображают ляхи, а потому неплохо бы с ними помириться и покончить с этой никому не нужной войной. Следом оживилось русское население Литвы, и только польская шляхта, подстрекаемая ксендзами, упорно противилась миру, клеймя евреев за то, что они продались московитам. Брани и пререкания продолжались целый год, но, в конце концов, сейм был вынужден согласиться на переговоры с Москвой.

А тем временем придворный астролог Петр Гашовец предъявил великому князю литовскому Александру Ягеллончику его новый гороскоп, из которого следовало, что планеты просто-таки настаивают на его браке с дочерью некоего восточного государя, в котором легко угадывался великий князь Московский. Злокозненный Сатурн, который все эти годы препятствовал женитьбе князя Александра, наконец покинул пятый дом, отвечающий за брачные союзы, и теперь туда переместилась покровительница любви и брака Венера. Следом за ней устремился и воинственный Марс, что означало благоприятные условия для заключения мира.

Ознакомившись с гороскопом и выслушав пространный комментарий астролога, князь Александр почел за лучшее не спорить с планетами. Он и сам давно подумывал о женитьбе, а породнившись с могущественным московитом, надеялся не только остановить затяжную войну, которая уже стоила Литве потери нескольких городов, но и пресечь отъезды на Москву православной русской знати, недовольной засильем поляков.

Получив от литовского посла подтверждение жениховских намерений его господина, Федор Курицын отправил в Вильну своего брата Ивана Волка, снабдив его парсуной великой княжны Елены. Хотя художник польстил княжне, изобразив ее редкой красавицей, однако сходство с оригиналом было несомненным. Увидев парсуну, Александр пришел в восхищение и тотчас отправил в Москву своих послов с богатыми дарами и предложением руки и сердца.