Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Елена мир с Литвою заключила, теперь и за нас взялась! – сетовали со злобой бояре.

– Ратников увела и нынче бояр наших под стражу берет!

– Измена! Бесчинство!

Поняли, что нет иного выхода, как собирать оставшихся воинов. Вооружали холопов, находили старых воинов и тех, кому еще только предстояло идти на службу. Дни проходили, едва успев начаться. Тревожно били колокола Успенского монастыря.

– Что там, мамо? Что там? – выглядывая в окно и наблюдая страшную суматоху, спрашивал с интересом четырехлетний княжич Владимир. Ефросинья взяла его на руки, отнесла от окна, ничего не ответив.

– А где тата? – продолжал вопрошать мальчик.

– Тата собирается на войну, – коротко ответила Ефросинья, не испытав при этих словах ни гордости, ни страха, словно уже смирилась с грядущей судьбой. Понимала она, что сил противостоять Москве нет и князь обречет себя и семью свою на гибель, ежели не убежать в Литву.

Спустя неделю несколько сот ратников были готовы к выступлению. Андрей Старицкий, облаченный в кольчугу и панцирь, с надеждой взирал на свое немногочисленное воинство, понимая, что ему поможет лишь чудо. Некоторые из бояр предпочли почету и сану жизнь – так боярин Ростовский, надеясь с помощью предательства выслужиться, тайно отправил гонца в Москву с вестью, что старицкий князь собирает ратников и хочет бежать.

На воеводском совете царит напряжение. Доложили, что к Старице движутся из Москвы два полка, и день назад они уже были на Волоке.

– Уходить надо, княже! – напрямую говорили бояре. – Старицу нам не удержать…

– В Литву аль в Новгород!

– Новгород, чай, рад будет снова от Москвы отойти! Пошлем гонцов к ним впереди себя, дабы ворота открыли тебе тотчас!

Все понимали, каковы отношения между Новгородом и Москвой, и решили, что Новгород – единственный кроме Литвы путь к спасению. В тот же день от Андрея Старицкого новгородским дворянам были отправлены послания:

«Великий князь мал, держат государство бояре, и яз вас рад жаловать…»

В суматохе и шуме собирался двор. Набивали сундуки ненужной рухлядью, грузили их в возки и телеги, собирали обоз. Народ на улочках слезно глядел на это бегство, из толпы кричали:

– На кого оставляете нас? Москвичам на поругание оставляете! Ой, горе! Наказал Господь!

Вереница ратников во главе с боярами и князем выходила из города, все крестились, оглядываясь на Успенский собор. Лихой люд, как только ушли ратники, принялся грабить княжий двор.

– Матунька, а куда мы едем? – лежа головой на коленях Ефросиньи, спрашивал Владимир, сладко и безмятежно позевывая – мальчика укачало в возке.

– До Новгорода две недели пути, княже! Не поспеют за нами московские полки! – говорили воеводы, ехавшие рядом с конем Андрея Иоанновича. Островерхие шишаки их блестели на солнце, как и вычищенные до блеска кольчуги.

– Ежели обоз бросим, быстрее пойдем, – предположил Оболенский.

– Не бросим! – злобно ответил Андрей Иоаннович. – Реже привалы будем делать!

Тогда же среди детей боярских прошел ропот, мол, из-за сундуков и ларцов с рухлядью положим головы свои, и в ту же ночь лагерь, что стоял под Торжком, покинули первые перебежчики. Товарищи, оставшиеся с князем, не осуждали их и не выдавали, ибо в душе понимали все – дело было гиблое и не каждый готов был за него отдать свою жизнь.

А тем временем в Старицу доставили письмо митрополита, пришедшее слишком поздно. Митрополит Даниил, верный слуга Елены, писал в послании: «Слухи до нас доходят, что хочешь ты оставить благословение отца своего и прародителей своих гробы, и святое свое отечество, и жалование великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, жалование и любовь государыни, великой княгини Елены, и обещание им в верности; помысли, сможешь ли ты столько найти, сколько можешь потерять. Хочешь стать против государя и всего закона христианского? Ты бы те лихие мысли оставил, божественных законов не рушил. Поехал бы ты к государю без всякого сомнения, а князь великий послал к тебе Дософея, владыку сарского и поддонского».

Дософею некому было передать сие послание и слова Даниила, и он вернулся в Москву ни с чем.

Тем временем в Коломне, где стояли высланные старицким князем полки, стало известно о бегстве Андрея Иоанновича и приближении к Старице московской рати. Юрий Андреевич Оболенский, пожилой и дельный боярин Андрея Иоанновича, узнав, долго молился пред иконами, кланяясь до пола. Его младший брат, друзья и близкие уходят вместе с князем, да, видать, с малыми силами, а за ними по пятам движется с большим войском сам Телепнев. Времени раздумывать не было, и Юрий Андреевич твердо решил, что поднимет своих ратников и, ежели пойти в обход Москвы, можно за несколько дней догнать Андрея Иоанновича.

– Буди всех наших, сбираемся в путь! Надобно до рассвета выступить! – приказывал он своему слуге и вскоре сам уже облачался в панцирь. Все слуги были заняты сборами, потому князь одевался сам. Прицепив саблю, застыл на мгновение, подошел к углу с иконами, торопливо перекрестился, задул свечи. И уже хотел было выходить, как услышал за дверью, где стояла стража, какую-то возню, звуки борьбы и тут же застыл, приготовившись вырвать саблю. Дверь отворилась, и в горницу вступили три ратника с копьями, а с ними сам Дмитрий Бельский, облаченный в кольчугу.

«Ну вот, кончено все!» – пронеслось в голове Юрия Андреевича.

– Отложи саблю, князь! – грозно произнес Бельский.

– Стражников моих побили? – озираясь, словно затравленный зверь, спросил Оболенский.

– Не побили, повязали просто, – отвечал Дмитрий Федорович, – слыхал, ратников своих собираешь, выступить хочешь на север?

– То правда, лгать не стану, – гордо выпрямившись, с достоинством отвечал Юрий Андреевич.

– Ведаешь, что полагается за то?

– Ведаю. Но в стороне не останусь. Слыхал же ты, Дмитрий Федорович, что старицкий князь, господин мой, ушел со своих земель, а за ним Телепнев с ратью великой идет. Так что верность своему господину я сохранил. А ежели препятствовать мне станешь, силой прорвусь…

– Это измена великому князю! Вот кто твой господин! – с гневом выкрикнул Дмитрий Бельский.

– Измена великому князю иль Телепневу? – прищурился старый боярин. Бельский молчал, широко раздувая ноздри на своем мясистом носу.

– Князь! Пойми меня, там наделы мои, там дом мой, семья, там служба! – глядя Бельскому в глаза, мягко и устало молвил Оболенский. – В отряде, что ведет старицкий князь, один из воевод – мой младший брат Иван… Могу ли я остаться в стороне и взирать покойно на гибель их? У тебя тоже есть братья, должен ты понять меня, князь!

Бельский опустил голову, сдвинув брови.

– Должен понимать ты, Дмитрий Федорович, что общий враг у нас и нынче он идет против господина моего. Он же бросил в темницу брата твоего, а ты служишь ему!