Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Камердинер Трупп сказал правду о том, что из сундуков, стоявших в комнате нижнего этажа, украли платье Государыни и его сапоги. Сначала Николай хотел строго отчитать Авдеева. Но остыв, решил не делать этого. Ему было стыдно обвинять людей, которые едят с ним за одним столом, в краже. Авдеев, конечно, ведет себя по-хамски, нередко напиваясь и горланя непристойные песни, но он еще не весь русский народ. У каждого народа есть люди, за которых приходится стыдиться, но мнение о нации составляется не только по ним. Почему же те, кто окружает Авдеева, безропотно подчиняются ему? И почему сам Авдеев и вся его команда так заискивающе, унижая самих себя, служат Голощекину? Что за власть обрел он над людьми? Откуда она взялась у него? Неужели только благодаря посулам построить рай на земле?

Джимми, покрутившись около Алексея, подошел к Государю, ткнулся мокрым носом в его ногу. Собака требовала, чтобы с ней поиграли. Но Государю было не до этого. Он смотрел на дочерей, красивых, умных, уже начавших разбираться во многих вопросах жизни не хуже его, и думал о том, что ожидает их завтра. Ольга поднялась со скамейки, грациозно повела плечами и сделала несколько шагов по поляне, разминая ноги. Как похорошела она за последний год, даже несмотря на то, что его пришлось провести в заточении. Для нее уже пришло время выходить замуж и жить своей счастливой жизнью, но удастся ли ей когда-нибудь сделать это?

Татьяна и Мария тоже расцвели, как невесты на выданье. Да и Анастасии уже исполнилось семнадцать, и она тоже становится невестой. Война обокрала их юность. Последние четыре года они безвыездно провели в Царском Селе, работая сестрами милосердия в госпитале Императрицы. Они так ждали конца войны, чтобы потанцевать на балу в честь победы с красивыми офицерами, прославившимися на фронте. За всю свою жизнь девочки ни разу не были в обществе молодых людей и неосознанно мечтали о мужском внимании. Никто не мог осуждать их за это, потому что Бог создал женщину для счастливой жизни со своим мужем. Но вместо мужского внимания – ссылка и теперь этот дом, в котором ни на минуту не покидает чувство страха. Сколько же можно жить человеку с этим чувством?

Джимми снова убежал к охранникам. На этот раз за ним пошла Татьяна. Она уже собиралась построжиться на него, но в это время молодой охранник сказал:

– Пусть побегает. Собаке нужна воля.

– И человеку тоже, – заметила Татьяна.

Охранник посмотрел на нее и опустил глаза. И Татьяна подумала, что он еще не стал таким фанатиком, как комиссар Родионов или молчаливые латыши, невесть откуда появившиеся в Тобольске. Татьяна подозвала Джимми, присела и потрепала его по шелковистому загривку. Алексей, все это время молча разглядывавший двор и охранников, повернул голову к отцу и сказал, что устал. Мария тут же развернула его коляску, и вся семья направилась к крыльцу. Государь снова взял Алексея на руки, тот обхватил его за шею и они, не торопясь, стали подниматься на второй этаж. Мария и Татьяна несли коляску.

Проходя через гостиную, Ольга бросила взгляд на рояль и сказала:

– Сегодня вечером устроим музыкальный концерт.

– Играть, конечно, будешь ты? – не скрывая ехидства, спросила Анастасия.

– Мы и тебя послушаем с удовольствием, – спокойно сказала Ольга. – Надоело угрюмо сидеть на одном месте или ходить по комнате из угла в угол.

– Я так хочу, чтобы сыграла мама, – сказала Анастасия. – Мы так давно ее не слышали.

– Мы ее попросим, – сказала Ольга. – Она сыграет нам Гайдна.

– Или Чайковского, – сказала Анастасия.

– Или Чайковского, – согласилась Ольга.

Но Александра Федоровна играть отказалась. У нее было подавленное настроение, а садиться за рояль в таком состоянии обычно не бывает желания. Несколько минут назад к ней заходил Евгений Сергеевич Боткин. Он был единственным человеком из окружения семьи Императора, которому в сопровождении охраны иногда разрешали покидать дом Ипатьева. Боткин заходил в американскую гостиницу к Голощекину за разрешением получить лекарства в аптеке. Голощекин находился один в своем номере, и Боткин решил откровенно поговорить с ним.

– Скажите, Шая Исаевич, – сказал Боткин, стараясь глядеть в глаза Голощекину, – долго ли будет продолжаться наше заточение в Екатеринбурге? Ведь вы же прекрасно знаете, что никакой вины перед советской властью ни у кого из нас нет. Какой смысл держать нас в этом доме?

– Вы хотите покинуть его? – спросил Голощекин и пробуравил Боткина своими маленькими черными глазами.

– Конечно, – не задумываясь, ответил Боткин.

– Я могу сегодня же дать вам такое разрешение. Хорошие врачи нужны и нам. Переходите на работу в наш госпиталь.

– А остальные? – спросил Боткин. – Их Величества и дети?

– Почему вы до сих пор зовете Романовых Их Величества?

– Я не могу называть их по-другому. Российский Император и Императрица, даже отказавшиеся от престола, до сих пор для меня – Их Величества. Я так воспитан.

– Ну вот видите, – сказал Голощекин, – если они для вас – Их Величества, то для других тем более могут быть таковыми. России не нужны никакие Величества. Хватит, отвеличались. У нас не будет ни Величеств, ни сословий. У нас все будут товарищами.

– А что же станет с Николаем Александровичем и Александрой Федоровной? С четырьмя дочерьми и больным сыном? – спросил Боткин.

– А кого это должно интересовать? – Голощекин сузил глаза, и на его лице появилась нехорошая ухмылка.

– В России много людей, которых интересует их судьба, – сказал Боткин.

– Той России, что вы имеете в виду, скоро не будет окончательно. Мы ее добьем. Вас устраивает мой ответ?

– Спасибо за разговор, – сказал Боткин. – Пожалуйста, распорядитесь, чтобы в аптеке мне выдали лекарства.

– Конечно, распоряжусь, – сказал Голощекин и, вытягивая спину, вальяжно, как кошка, потянулся на стуле.

Из гостиницы Боткин вышел потрясенным. Он вдруг отчетливо осознал, что по замыслу Голощекина Ипатьевский дом – последняя остановка Государя. В американской гостинице готовится преступление. Может быть, уже назначен день, когда оно должно совершиться. Как предупредить об этом Государя, чтобы не вызвать паники, и, главное, можно ли избежать злодеяния?

Возвратившись в Ипатьевский дом, Боткин прошел в комнату Государя, где была одна Александра Федоровна. Она сидела на стуле и, надев очки, читала Молитвослов. Александра Федоровна молилась о здоровье сына. Увидев Боткина, положила книгу на колени и подняла на него глаза. Доктор был возбужден. Стоя на пороге, он постоянно сжимал пальцы и два раза непроизвольно схватился ладонью за отворот своего сюртука. Государыня давно знала его, но никогда раньше он не вел себя так странно.