Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Красивый, правда? – сказал Алексей, когда сестры подали ему корабль в руки.

Государь подошел к Алексею и стал внимательно рассматривать модель парусника. Алексей был искусным мальчиком. Если он начинал заниматься чем-то, ему нужно было досконально изучить предмет. Перед тем как заняться строительством парусника, он прочитал не менее десятка книг о старинных судах, по чертежам изучил их размеры и пропорции. Модель он построил отменную, но кораблю не хватало мачты и парусов. Государь взял корабль в руки и улыбнулся.

– Скажи, папа, в Екатеринбурге есть река? – спросил Алексей.

– В каждом большом городе есть река, – ответил Государь.

– А какая река протекает в Екатеринбурге?

– Исеть, – ответил Государь

– Куда по ней можно доплыть?

– Сначала до Пышмы, – немного задумавшись, сказал Государь. – Потом до Туры. По Туре мимо Тюмени до Тобола. Тобол впадает в Иртыш в том месте, где на Иртыше стоит Тобольск. По Иртышу можно попасть в Обь и Ледовитый океан.

– Значит, нам нельзя плыть на нашем корабле, – вздохнув, произнес Алексей.

– Почему нельзя? – спросил Государь.

– Потому что, куда ни плыви, все равно попадешь в Тобольск. Настя, – обратился Алексей к сестре, – поставь корабль на место.

– Давайте помолимся, – сказала Александра Федоровна, – и будем ложиться спать.

Все встали и повернулись к иконе, которая стояла на столе. В комендантской комнате охранники перестали петь. Несколько мгновений там стояла тишина, потом раздались грузные шаги. Кто-то шел к комнате Государя. Все обернулись. На пороге появилась высокая, тощая фигура Авдеева. Покачнувшись, он схватился рукой за дверной косяк, обвел всех нетвердым взглядом и, остановившись на Ольге, неожиданно попросил никогда не слышанным до того извиняющимся тоном:

– Поиграйте нам на фортепьяно. Вы так хорошо играете. Пожалуйста.

Александра Федоровна возмущенно фыркнула и отвернулась. Государь от удивления несколько раз моргнул. Анастасия, закрыв рот рукой, тихонько хихикнула. Татьяна и Мария посмотрели друг на друга странными взглядами. Алексей, замерев, не сводил глаз с Авдеева. Ольга молчала, не зная, что ответить. Было одно желание – отказать в самой резкой форме. Все ждали именно этого. По всей видимости, Авдеев тоже ожидал такой реакции. Но Ольга, тряхнув головой, неожиданно сказала:

– Хорошо, пойдемте.

Татьяна просверлила сестру таким колючим взглядом, что, казалось, он проткнет ее насквозь. Но Ольга словно не заметила его.

– Я тоже пойду с тобой, – сказала Анастасия и поднялась со стула.

Ольга прошла в гостиную и села за рояль. Анастасия встала около нее. Авдеев остановился сбоку у стены так, чтобы хорошо было видно и Ольгу и рояль. К нему подошли четыре охранника из его команды. Один из них изрядно пошатывался. Ольга озорно посмотрела на них и начала играть Брамса. Охранники во главе с Авдеевым замерли, внимательно слушая музыку.

Ольга играла долго. На нее вдруг нашло хорошее настроение. Музыка успокаивала, заставляя забыть тяжелые минуты. Она вся жила ей, пропуская через сердце каждую ноту. И потому казалось, что звуки исторгает не рояль, а чистая и светлая душа великой княжны. Охранники не дыша слушали Ольгину игру. Музыка покорила и их. Наконец, Ольга выпрямила спину и положила руки на колени. Авдеев, покачнувшись, отодвинулся от стены и сказал:

– У вас, наверно, был хороший учитель.

– Меня учила мама, – ответила Ольга.

– Она умеет играть? – удивился Авдеев.

– Она замечательная пианистка, – сказала Ольга.

– А революционные песни вы играть умеете? – спросил один из охранников.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Ольга.

– Ну, например, «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно» или «Замучен тяжелой неволей»?

– Нет, таких песен я не знаю, – сказала Ольга. – Хотя, впрочем, одну мелодию сыграть могу.

Она вдруг вспомнила полонез польского композитора Огиньского. Ольга недолюбливала поляков за их непомерную заносчивость. Она встречалась с ними в Спале, куда ее иногда брал отец, когда ездил на охоту в Беловежскую Пущу. Но музыка Огиньского ей нравилась, хотя дома его никогда не играли. Ольга провела пальцами по клавишам, закрыла глаза и начала играть. Мелодия была грустная, она навевала на душу печаль. Охранники молча слушали, иногда громко вздыхая и переступая с ноги на ногу. Когда Ольга закончила, попросивший сыграть революционную песню охранник сказал:

– Я такую музыку никогда не слышал. Ее, наверное, сочинил какой-нибудь барин.

– Михал Огиньский был польским графом, потом стал революционером, – сказала Ольга. – Он всю жизнь боролся с Россией.

– Ну, вот видите, и графья бывают хорошими людьми, – сказал охранник.

– Спокойной ночи, – Ольга встала из-за рояля, поклонилась и направилась к себе.

– Ну и как тебе слушатели? – ехидно спросила Татьяна, когда сестра вошла в комнату.

– Она даже поблагодарила их, – сказала Анастасия.

– А что в этом плохого? – пожала плечами Ольга. – Послушают хорошую музыку, может, подобреют. У них ведь в жизни радостей было не больше, чем сейчас у нас.

В эту ночь впервые в жизни сестрам пришлось спать на полу. Матрацы, которые принесли из сарая, были грязными и пахли пылью. Анна Демидова, поругавшись с Авдеевым, не пускавшим ее к царским вещам, открыла сундук с постельным бельем и достала оттуда простыни, пододеяльники и подушки. Постели получились вполне пристойными, хотя и жесткими. Но девушки уже привыкли к неудобствам. Они долго не могли уснуть, шепотом обмениваясь впечатлениями о новом доме, пьяных охранниках и размышляя о своей дальнейшей судьбе.

Об этом же разговаривали в своей постели и тоже шепотом и Государь с Александрой Федоровной.

– Мне так тревожно из-за того, что офицер больше не посылает нам записок, – говорила Александра Федоровна. – Я опасаюсь, что его могли арестовать.

– Все будет так, как угодно Господу, – отвечал Государь, хотя и у него мысль об офицере все эти дни не выходила из головы.

– Сегодня Боткин разговаривал с Голощекиным, – сказала Александра Федоровна. – И понял, что нас здесь хотят оставить навсегда.

– Что значит навсегда? – спросил Государь.

– Не знаю. Может быть, они хотят нас убить?

– Не думай об этом, – сказал Государь. – Господь не попустит такого греха. Это ведь тягчайший грех.

– Я так надеюсь, что верные люди нам помогут….

– Я тоже, – сказал Государь. – Давай спать.

Ему не хотелось терзать душу Государыни, да и свою тоже. Хотя мысль о том, что Голощекин и его подручные могут пойти на все, уже не раз приходила в голову.

На следующий день перед тем, как идти обедать в столовую, в комнату торопливо вошел Боткин и сразу направился к Государыне.