Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Государь посмотрел на Александру Федоровну, она почувствовала его взгляд и опустила голову. И он решил, что ответ надо написать. Ведь офицер переправлял эту записку тоже с риском для своей жизни. И монахиня Мария, передававшая ее, рисковала не меньше. Они ждут от Государя действий, и он не может обмануть их ожидания. Государь обмакнул перо в чернильницу и написал:

«От угла до балкона 5 окон выходят на улицу, 2 – на площадь. Все окна заклеены и выкрашены в белый цвет. Маленький еще болен и не может ходить. Каждое сотрясение причиняет ему страдание. Ничего не нужно предпринимать без совершенной уверенности в результате. Находимся все время под внимательным наблюдением».

Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула, ожидая, когда на листе бумаги высохнут чернила. Затем ножницами отрезал текст, скатал его в рулончик и положил в карман гимнастерки. Перед обедом он передал записку Боткину. В это время у Ипатьевского дома появились монахини с молоком и свежей выпечкой. Боткин передал им записку. А через час она лежала на столе у Голощекина.

На этот раз в его комнате американской гостиницы кроме Сафарова и Войкова находился еще один комиссар ЧК – Яков Юровский. Голощекин чрезвычайно ценил его за холодный ум и стальное сердце. Отец Юровского как-то говорил Голощекину:

– Я боюсь своего сына потому, что нет такой черты, за которую он не смог бы переступить. И это касается не только денег.

Голощекин долго молчал, держа перед собой развернутую записку и поглядывая на Юровского. Он не знал французского и потому не мог прочитать ее. Но суть содержания была ему ясна. Николай, конечно же, был согласен воспользоваться услугами незнакомого офицера. Покрутив записку в руке, Голощекин передал ее Сафарову. Тот несколько раз перечитал ее, стараясь уяснить текст, потом пересказал его суть.

– Ну что? – спросил Голощекин, обводя взглядом сидящих вокруг стола чекистов. – В принципе у нас есть полное моральное право расстрелять Романовых. Они готовятся к побегу, и в наших руках доказательства этого.

– Тогда почему ты начинаешь с вопроса? – спросил Юровский.

– Потому что Свердлов до сих пор не говорит ни да, ни нет.

– Мы не можем ждать, – сказал Войков. – Чехи действительно в восьмидесяти верстах от Екатеринбурга. Они могут взять город. И что тогда?

– Тебе, Шая, надо ехать в Москву и говорить со Свердловым, – сказал Сафаров. – Он должен понять, что дальше тянуть нельзя.

– В Москву уехал Белобородов. Ты же знаешь, что четвертого июля открывается съезд Советов.

– Белобородов ничего не решит, – сказал Сафаров. – Он друг Троцкого. Свердлов его не знает. А у Троцкого совершенно другая позиция. Тебе, Шая, надо ехать.

– Я сам думал об этом, – Голощекин погладил ладонью скатерть на столе и встал. – Через два часа идет поезд на Пермь, я поеду на нем.

– А что Романовы? – спросил Юровский.

– У Романовых все должно остаться без изменений. Мы не должны вызывать у них никаких подозрений.

Голощекин ехал в Москву не столько за тем, чтобы поторопить Свердлова отдать распоряжение об убийстве Романовых, сколько для того, чтобы точнее прояснить обстановку. Он понимал, что если распоряжение не отдается, значит, для этого есть причины. Они могли быть как внешними, так и внутренними. Внешние – это позиция Германии, ее, прежде чем сделать какой-то шаг, теперь учитывает ставший чрезмерно осторожным Ленин. А внутренние – действия Троцкого. Честолюбивый, жаждущий всемирной славы Троцкий все еще носится с идеей открытого суда над бывшим царем, где он собирается выступить обвинителем. Конец Романова будет один и тот же, но суд придаст убийству юридическое оправдание. В этом, конечно, был определенный смысл.

Но Троцкий не учитывал одного – ни один суд не вынесет смертный приговор детям. Их вообще не за что судить. Немцы, узнав о начале процесса над царем, могут потребовать выдать детей им. Они имеют на это право, у царицы в Германии много родственников. И тогда династия будет спасена. А этого никак нельзя допустить. В общем, вопросов было много. Но у Голощекина имелись свои аргументы, которые он считал неотразимыми. В Екатеринбурге созрел монархический заговор, белые армии не сегодня-завтра захватят город. Все это требует немедленного решения, иначе царь может оказаться на свободе, что не обрадует ни Ленина, ни Троцкого. Именно это и необходимо донести до сознания Свердлова.

Приезжая в столицу, Голощекин прямо с вокзала всегда направлялся на квартиру Якова Михайловича. Его жена Надя радушно встречала самого близкого друга семьи, угощала чаем, а за чаем рассказывала о последних новостях. Эти новости давали возможность лучше подстроиться под настроение хозяина квартиры и подготовиться к разговору с ним. Но сегодня Голощекин решил, что прямо с поезда пойдет не на квартиру, а в кабинет Свердлова.

На Казанском вокзале, куда прибыл поезд из Перми, было грязно, люди сидели и лежали прямо на полу, сплошь усыпанному шелухой от семечек. Здесь же играли маленькие дети. Голощекин не мог понять, куда едут эти люди. Ведь в России, куда ни глянь, везде разруха и неустроенность. Счастливых мест уже давно не осталось. Может быть, люди едут из одной, большой неустроенности, туда, где она им кажется меньше? Голощекин никогда не понимал человеческой психологии и поэтому решил не думать ни о каких людях.

Гостиница «Метрополь», где временно размещалось руководство ВЦИК, была похожа на муравейник. В коридорах навстречу друг другу двигались непрерывные потоки людей. У каждого в руке была какая-нибудь бумажка. Преодолеть эти потоки, чтобы перейти коридор с одной стороны на другую, было довольно сложно. Голощекину с трудом удалось добраться до двери приемной председателя ВЦИК.

Приемная была битком набита людьми. Большинство из них стояли, по всей вероятности, давно. У многих стояльцев было унылое выражение лица. Всем им необходимо было срочно пробиться к Свердлову, ведь завтра начинался съезд Советов. У председателя ВЦИК уже три часа шло совещание. Голощекин решил дождаться его окончания и хотя бы показаться Свердлову на глаза. Ждать пришлось почти час. Затем в кабинете председателя послышались голоса и стук отодвигаемых стульев. Участники совещания по одному начали выходить из кабинета.

Голощекин, ужом проскользнув между стояльцами приемной, заглянул в кабинет и громко крикнул:

– Яков Михайлович!

Свердлов оторвал глаза от стола и повернулся к двери. Голощекин думал, что он пригласит его зайти. Но вместо этого Свердлов сказал:

– Увидимся вечером у меня.

И сразу вся толпа, стоявшая в приемной, стала протискиваться в кабинет. Голощекин направился в Кремль, на квартиру Свердлова. Благо, это было совсем рядом.