Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Жена Свердлова Надежда радушно встретила его.

– Проходи, Шая, – сказала она, улыбаясь. – Ты, наверное, только что с поезда? Сейчас напою тебя чаем. У нас есть замечательный чай. Но когда придет Яков Михайлович, не знаю. Он выше головы занят подготовкой съезда. Вопросов, сам понимаешь, очень много.

– Я только что от Якова Михайловича, – сказал Голощекин, снимая новенькую, поскрипывавшую при каждом движении кожаную тужурку. – Он и послал меня к тебе. Сказал, что будет поздно вечером.

Надежда провела Голощекина на кухню, поставила на стол чайный прибор, спросила:

– Есть хочешь?

– Разве что бутерброд, – ответил Голощекин.

– Сделаю тебе бутерброд, – сказала Надежда. – Яков Михайлович вчера принес из циковского буфета хорошего масла и два фунта черной икры. Как у вас в Екатеринбурге?

– Было ничего. А сейчас становится тревожно. – Голощекин осторожно присел к столу.

– Вот и у нас тревожно.

– А у вас-то что? Я об этом ничего не слышал. – Голощекин с удивлением посмотрел на Надежду Свердлову. До Екатеринбурга действительно не доходило никаких тревожных слухов.

– Спроси у Якова Михайловича. Он тебе расскажет лучше, чем я.

Голощекин понял, что в Москве назревает что-то серьезное, но расспрашивать Надежду не стал, знал, что она все равно ничего не скажет. Однако в его душе поселилась неосознанная тревога.

Свердлов появился дома в полночь. Он выглядел осунувшимся, постаревшим, клинообразная черная бородка была скомканной и свалявшейся. Он уже давно не видел себя в зеркале. Сняв в прихожей куртку, он сразу прошел на кухню. Надя достала из духовки ужин, поставила на стол. Голощекин есть отказался, попросил себе только чаю.

– Трудно? – спросил Голощекин, глядя на то, с какой жадностью набросился Свердлов на ужин.

– Ты приехал на съезд или по каким-то другим делам? – спросил Свердлов, не поднимая головы от тарелки.

– Поешь, потом поговорим, – сказал Голощекин. – Не хочу портить тебе аппетит.

– Значит, и у вас плохо. – Свердлов поднял голову, посмотрел на Голощекина и спросил: – Неужели на этом и закончилась наша революция?

– О чем ты, Яков? – удивился Голощекин. – О каком конце ты говоришь?

– Вчера Мирбах вызвал к себе Карахана. Ты его знаешь, это заместитель нашего нового наркома иностранных дел Чичерина. И сообщил две ошеломляющие новости. Во-первых, что на германского посла готовится покушение. И, во-вторых, что на шестое июля в Москве назначен переворот. И, можешь себе представить, ни о том, ни о другом мы ничего не знаем. Ты не вовремя приехал, Шая. Тебя поставят к стенке вместе со мной.

– Откуда у Мирбаха такие сведения?

– От агентов германского посольства. О том, что готовится в Москве, немцы информированы гораздо больше, чем наша ВЧК. Я не знаю, за что получает зарплату Дзержинский.

– Мирбаху тоже нельзя верить, – сказал Голощекин.

– Хотелось бы, – Свердлов скривил губы. – Но факты говорят в его пользу.

– Кто готовит переворот в Москве и покушение на Мирбаха? – Голощекин все еще отказывался верить тому, о чем говорил Свердлов.

– К сожалению, мы не имеем об этом точных данных. Пока известно одно: это люди, симпатизирующие эсерам.

– А что эсеровское руководство? Как ведут себя Спиридонова, Камков? Вы разговаривали с ними?

– Спиридонова утверждает, что это провокация. Но мы ведь знаем, что эсеры до сих пор не приняли Брестский мир, они хотят продолжения войны с Германией. У нас нет сил, Шая. Старая армия распущена, новой нет. ВЧК, как ты знаешь, наполовину состоит из эсеров. Единственные надежные люди – это два полка латышских стрелков Вацетиса. Из русских я не верю никому.

– У нас в Екатеринбурге тоже не просто. – Голощекин отодвинул чайную чашку, положил руки на стол. – Чехословаки в восьмидесяти верстах от города. Мы не сможем защитить его. Я ведь приехал с предложением расстрелять царя. Куда мы с ним, когда чехи возьмут Екатеринбург?

– Мы не можем трогать царя, – подняв голову, нервно сказал Свердлов. – Мы сейчас полностью зависим от немцев. Они – единственная сила, способная защитить нашу революцию. Немцы знают, что мы никогда не начнем с ними войну. Все остальные – начнут. И левые эсеры в первую очередь. А у немцев и без того неважно идут дела на Западном фронте.

– Я не прощу себе, если царь, который столько времени находится в моих руках, останется в живых, – сказал Голощекин. – Мы не имеем права его выпустить. Сейчас народ его ненавидит, завтра может снова воспылать любовью. И что тогда?

– Все, что ты говоришь, совершенно правильно. – Свердлов снова наклонился к тарелке. – Но одобрить ликвидацию сейчас не могу. У Мирбаха уже дважды был недобитый монархист Нейдгарт, требовавший, чтобы немцы заступились за Романовых. Если Мирбах принимает его в германском посольстве, сам понимаешь, что из этого вытекает. Давай подождем до окончания съезда.

– Не понимаю, зачем немцам нужен царь? – удивился Голощекин. – Ведь он вел такую ожесточенную войну с ними.

– Немцы не верят, что мы продержимся долго. Они рассчитывают на то, что если кто-то из Романовых взойдет на трон с их помощью, он станет для них надежным союзником. Во всяком случае, мы такой вариант не исключаем. Все решится в течение нескольких дней. А может быть, и на съезде. Наберись терпения.

Пятый Всероссийский съезд Советов начался в Большом театре в два часа дня. Все время с утра и до его открытия Голощекин провел в гостинице «Метрополь». Здесь была та же толкотня, что и вчера, но никакой особой нервозности не наблюдалось. С утра в кабинете Свердлова побывали председатель Петроградского совета Григорий Зиновьев и редактор газеты «Известия» Юлий Нахамкис. Они наверняка обсуждали документы, которые намечалось принять на съезде. Голощекин попытался найти Белобородова, наверняка уже побывавшего у Троцкого, чтобы обменяться с ним последними новостями, но Белобородов в здании ВЦИК не появился.

Они встретились на съезде. Голощекин впервые попал в Большой театр и с любопытством рассматривал его. Странно, но он ощущал здесь себя одним из богов Олимпа. Ведь еще совсем недавно в партере, где он сейчас находился, сидели украшенные бриллиантами самые знатные дамы Москвы, а на сцене, которая была в три ряда заставлена столами с членами президиума, пел Шаляпин. Голощекин с интересом рассматривал зрительный зал театра.

В царской ложе, украшенной расшитыми золотом портьерами, разместились журналисты революционных изданий. В ложах рядом со сценой – представители иностранных дипломатических миссий. В основном французские и английские офицеры. Над ними в специальной ложе сидел граф Мирбах со своим окружением.

Голощекин долго и внимательно смотрел на него. Мирбах был спокоен, даже торжественен, сидел не шевелясь, не наклоняя головы. Лишь однажды, когда к нему сзади подошел какой-то сотрудник посольства и начал что-то говорить на ухо, он слегка повернул голову.