Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Здравствуй, мама, – тихо произнес Алексей.

– Здравствуй, мой милый, – ответила Александра Федоровна. – Здравствуй, мое солнышко.

Государь прошел через комнату охраны и гостиную, внес Алексея в спальню и осторожно опустил на кровать. Александра Федоровна села к сыну и взяла в руку его тонкую горячую ладонь. Голощекин, вошедший в спальню вслед за ними, сначала не знал, как себя вести. Несколько мгновений он молчал, словно загипнотизированный. Затем сказал стоявшему рядом Авдееву:

– Откройте соседнюю комнату, девушки будут спать там.

Голощекин ушел, но девушки даже не заметили этого. Они сидели около родителей, наслаждаясь тем, что могут видеть их, слышать их голоса, разговаривать с ними. Долгая разлука источила сердца тех и других, и сейчас они не могли насмотреться друг на друга. Мать выглядела постаревшей и осунувшейся. У нее заметно поседели волосы, девушки сразу обратили на это внимание. Отец тоже осунулся, но его взгляд светился счастьем. Он радовался тому, что наконец-то снова увидел детей.

Мария стояла у стены и, скрестив руки на груди, рассматривала сестер. Они не изменились, хотя Марии казалось, что с тех пор, как она с родителями уехала из Тобольска, прошла целая жизнь. Все, что существовало до этого, окончательно ушло в небытие. Александровский дворец и парки Царского Села, наряды, автомобильные прогулки, блистательное окружение казались таким далеким и сказочным сном, словно этого никогда не было на самом деле. Остался Ипатьевский дом, маленький дворик между его стеной и высоким забором, и конвоиры. Они были на каждом этаже, лестнице, во дворике и у забора. Они стали неотъемлемой частью быта. Но если к вещам можно привыкнуть, а когда они надоедают, заменить другими, с охраной этого сделать было нельзя. Она отравляла существование, истощала терпение и нервы.

Алексей протянул руку к отцу, дотронулся пальцами до его ладони. Государь заморгал, словно в его глаз попала соринка, и спросил:

– Ты сильно устал в дороге?

– Нет, – ответил Алексей, поглаживая руку отца. – Когда плыли на пароходе, я видел чаек. Они такие же, как на море. Комиссар, который нас охранял, был очень злой. Ему все время что-то не нравилось.

– Комиссарам всегда что-то не нравится, – сказал Государь и улыбнулся. Ему не хотелось, чтобы Алексей говорил о комиссарах.

– Как к вам относились в Тобольске? – спросила Александра Федоровна, переводя взгляд с сына на дочерей. – Не притесняли?

– Нет, – сказал Алексей. – К нам каждый день приходили Евгений Степанович и Клавдия Михайловна Биттнер. Мы с ней занимались русским языком. Хуже стало, когда Евгения Степановича убрали, и вместо него пришел комиссар Родионов. Вот он был злым и неучтивым.

– Ты знаешь, мама, что Кобылинский и Клавдия Михайловна поженились? – спросила Ольга.

– Откуда же мне знать? – удивилась Александра Федоровна. – Но если это так, я хочу, чтобы Господь дал им счастья. Они остались в Тобольске?

– Собирались уехать, но я не знаю куда, – сказала Ольга.

– С каждым днем остается все меньше тех, кто окружал нас, – горестно вздохнула Александра Федоровна. – Да, собственно, их уже не осталось.

Татьяна поднялась с кровати, подошла к окну. Но, едва взглянув в него и увидев у ограды охрану, спросила:

– Гулять здесь разрешают?

– По полчаса в день, – сказала Александра Федоровна. – Но я не хожу на прогулки. Гуляют папа и Мария.

– Я видела в гостиной рояль, – сказала Ольга. – Он исправен?

– Не знаю, – ответила Александра Федоровна. – Мы на нем не играли.

– А можно попробовать?

– Наверное, можно. Во всяком случае, нам не запрещали подходить к нему.

Ольга встала с кровати и прошла в гостиную. Вскоре оттуда раздались звуки рояля. Ольга играла вальс из балета Чайковского «Щелкунчик». Это походило на что-то нереальное. В доме, битком набитом полуграмотными людьми, солдатами революции, никогда не знавшими, что такое искусство, зазвучала волшебная, берущая за душу музыка. Татьяна и Мария пошли к Ольге, но увидели, что в проеме противоположной двери, ведущей в комнату охраны, замерев, стоят Авдеев и трое его чекистов. Они, не дыша, слушали музыку. Так и стояли, не шевелясь, друг против друга две царские дочери и четверо чекистов до тех пор, пока Ольга не закончила игру.

– Ну вот, – сказала Ольга, вставая, – теперь у нас есть развлечение. Инструмент очень хороший. Чей этот дом?

– Говорят, какого-то инженера Ипатьева, – ответила Мария и посмотрела на противоположную дверь. Там уже никого не было. – Но где сейчас этот инженер, никто не знает.

Девушки опустили глаза, догадываясь о том, что могло произойти с инженером Ипатьевым. До них еще в Тобольске доходили слухи о Екатеринбургской ЧК. Из тюрьмы ежедневно увозили людей на городское кладбище и там расстреливали. Но сестрам сейчас не хотелось думать об этом. Радость от встречи друг с другом заслоняла все остальное.

Вскоре появилась Нюта Демидова и, сияя счастливой улыбкой на добродушном лице, произнесла:

– Здравствуйте, Ваши Высочества. С благополучным вас прибытием.

Сестры и Алексей улыбнулись. Анастасия подбежала к Демидовой, схватила за руку, прижала ладонь к щеке и сказала:

– Здравствуй, душка. А где остальные? Где Евгений Сергеевич Боткин?

– Харитонов готовит обед, а Евгений Сергеевич уехали с Авдеевым в аптеку за лекарствами. У них в охране кто-то заболел, и Евгений Сергеевич его лечит. Алексей Николаевич, выпьете молока? Нам только что из монастыря свежего принесли.

– Спасибо, Нюта. Но молока я сейчас не хочу, – сказал Алексей. – Я лучше посижу пока рядом с мама.

Демидова поклонилась и вышла из комнаты. Татьяна удивленно подняла брови и спросила, посмотрев на отца:

– Боткин лечит охранников?

– Доктор не делит людей на охранников и заключенных, – ответил Николай. – Для него все больные его пациенты.

– Родионова я бы лечить не стала, – сердито сказала Анастасия.

– Какого Родионова? – спросила Александра Федоровна.

– Комиссара, который сопровождал нас из Тобольска.

– Все комиссары одинаковы, – нахмурившись, сказала Александра Федоровна. – Но они тоже болеют. Господь каждому воздает по его заслугам.

– И нам тоже? – спросила Анастасия.

Татьяна, нахмурившись, посмотрела на нее. Лицо Марии тоже сразу сделалось серьезным. Детская непосредственность Анастасии поставила всех в неловкое положение. Если Господь действительно воздает всем по заслугам, значит, и они заслужили той участи, в которой оказались. Но ни одна из них не чувствовала за собой никакой вины. Выходит, что они страдают за грехи других. Александра Федоровна строго посмотрела на Анастасию и твердо повторила: