Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

После обеда рабочие привезли в Ипатьевский дом подводу теса и от пола до потолка закрыли в полуподвальной комнате одну из стен деревянной панелью. На следующий день ее обклеили обоями, вынесли стоявшую там мебель, а комнату вымыли. В тот же день на окне установили наружную решетку.

Слыша снизу непрерывный стук молотков, Александра Федоровна сказала, ни к кому не обращаясь:

– Опять что-то затевают.

– У меня такое впечатление, что там сколачивают гробы, – произнесла нервно ходившая из угла в угол Мария.

– Давайте почитаем молитву, – сказала Александра Федоровна.

Она отложила в сторону вязанье и тихо начала: «Отче наш, иже еси на небесех…»

Мария остановилась посреди комнаты, посмотрела на мать, перекрестилась и продолжила:

– Да светится имя Твое, да приидет царствие Твое яко на небеси и на земли…

Остальные дочери подхватили молитву, и в комнате зазвучало стройное пение: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим…»

Алексей, лежа на подушке, беззвучно шевелил губами, повторяя вслед за сестрами слова молитвы, и видел, как их лица становятся светлее, а взгляды делаются мягче и добрее. Он чувствовал, как по сердцу разливается размягчающее спокойствие, стук молотков становится совсем неслышным, а комнату через зарешеченное окно начинает заливать небесным светом. Даже нога в эти мгновения перестала болеть. Он попытался подобрать ее под себя и с удивлением заметил, что совершенно не ощущает боли.

Когда молитва была прочитана, Государь, выждав паузу, сказал:

– Надо через нового комиссара заказать священника. Пусть отслужит нам обедницу.

– Не удивлюсь, если он этого не разрешит, – ответила Александра Федоровна.

– И все-таки я попробую, – сказал Государь.

Вечером, перед чаем, в доме появился Юровский. Семья и вся прислуга за исключением Харитонова, который на кухне колдовал над чайником с заваркой, находилась в гостиной. Ольга играла Шопена. Юровский неслышно остановился на пороге и замер, прислонившись плечом к дверному косяку. Звучала нежная, но печальная музыка, словно прозрачное утро в роняющем последнюю листву осеннем лесу. Он даже ощутил особый аромат леса расширившимися ноздрями. Юровский шумно вздохнул, и все сразу обернулись к нему. Но Ольга продолжала играть, и внимание снова переключилось на музыку. Когда она взяла последний аккорд и убрала руки с клавиш, на пороге появился Харитонов и, поклонившись, громко произнес:

– Чай готов, Ваше Величество.

Юровский дернулся, полоснув по нему взглядом, но ничего не сказал, повернулся и направился в комнату охраны. Его задержал Государь.

– Яков Михайлович, – мягко произнес он.

Юровский остановился, внимательно глядя на Николая. Государь был спокоен, его лицо, как всегда, казалось доброжелательным. Юровский подождал, пока Государь подойдет к нему, и поднял голову.

– Мы хотели бы пригласить священника, чтобы он отслужил молебен, – сказал Государь. – Вы можете это сделать для нас?

Юровский на несколько секунд замешкался, не понимая, о чем идет речь. Какой молебен и зачем он нужен бывшему царю? Неужели он не понимает, что никакие молебны уже не спасут его? Он уже хотел отказать в самой резкой форме, но неожиданно для самого себя произнес:

– Хорошо, я завтра поговорю об этом с настоятелем Екатерининского собора.

На следующий день с утра Юровский вместе с Голощекиным, Войковым и верхисетским военным комиссаром Петром Ермаковым на легковой машине направились в урочище Четырех Братьев – большой лесной массив на окраине Екатеринбурга. Ермаков хорошо знал эти места. Перед этим почти два часа в номере Голощекина обсуждали маршрут, по которому предстояло ехать. Войков предлагал отправиться на пролетке, в ней было легче передвигаться по лесу. Но Голощекин сразу отверг это предложение.

– Трупы будем вывозить на машине, поэтому надо найти такую дорогу, по которой свободно пройдет автомобиль.

Довод был убедительный, идея с пролеткой сразу отпала. Но когда заехали в лес, поняли, что найти подходящее место будет не так-то просто. Лес пересекало множество дорог и еще больше тропинок, встречались люди. Какой-то мужик с женой и мальчишкой лет восьми попались им уже на опушке. Они ехали на подводе в Екатеринбург, видимо, из ближайшей деревни Коптюги. Вскоре машина обогнала двух парней с котомками за плечами, шагавших из Екатеринбурга по направлению к Коптюгам.

– Народу, как на Вознесенском проспекте, – недовольно пробурчал Голощекин. – А нам надо исключить любого свидетеля.

– Это мы обеспечим, – смеясь, заметил Юровский.

Но Голощекина его ответ не успокоил. Когда выехали на большую поляну, он приказал остановить машину и сказал, глядя на Юровского:

– Допустим, мы закопаем их здесь, – Голощекин указал пальцем на куст, росший с краю. – Это же обнаружится сразу. Семь человек даже под землей зарыть совсем не то, что похоронить собаку.

– Не семь, а одиннадцать, – уточнил Юровский.

– Тем более, – Голощекин почесал подбородок и огляделся. Потом спросил: – А шахты здесь никакой рядом нет?

– Есть, – сказал молчавший все это время Ермаков. – Вон там, недалеко, – он показал рукой в сторону ближайших деревьев.

Пересекая поляну, к деревьям вела заросшая тропинка. Голощекин прошел по ней и вскоре увидел заброшенную шахту. Рядом с ней возвышался старый, уже поросший травой отвал породы. Голощекин подошел к краю шахты, заглянул в нее. Из горловины тянуло сыростью, каменные края шахты осклизло блестели, но дна не было видно. Голощекин поднял с земли камень и бросил вниз. В глубине булькнула вода.

– Вот сюда их и сбросим, а шахту завалим, – сказал Голощекин.

– Для этого полка солдат не хватит, – заметил Юровский. – К тому же свидетелей будет столько, что от всех не избавишься.

– Предложи что-нибудь получше. – Голощекин начал раздражаться из-за того, что пустяковая, как ему представлялось вначале, задача вдруг стала превращаться в серьезную проблему.

Казалось бы, что стоит закопать нескольких человек? Вырыл яму, побросал их туда, засыпал землей, а сверху положил дерн. Но выходит, что даже в большом лесу сделать это, не оставив следов, невозможно. Войков покрутил головой, нервно, как собака, понюхал поднимающийся из шахты гнилой воздух, потом сказал:

– Надо сначала залить трупы серной кислотой, затем облить керосином и сжечь. То, что останется, не сможет опознать никто.

– А зачем нам возиться с этим? – удивился Ермаков. – Сбросим в шахту, и все дела.

По лицу Голощекина пробежала недобрая улыбка, а в глазах Юровского сверкнул волчий огонек. Они посмотрели друг на друга, потом перевели взгляд на Ермакова.