Владимир Красильщиков - В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском

— Безобразие! — негодует Глеб Максимилианович, срываясь с места. — Этого я так не оставлю...

Вечером, как обычно, он звонит Владимиру Ильичу, рассказывает, что сделано за день, вспоминает — «кстати!» — о злосчастных пайках.

Назавтра, шестнадцатого мая, летит письмо — товарищу Бадаеву или его заместителю:

«Прошу предоставить петроградской группе Государственной комиссии по электрификации... 50 тыловых красноармейских пайков и 9 семейных пайков довольствия...

Прошу известить меня телефонограммой, когда именно и сколько дано.

Ленин».

Двадцать второго мая Советское правительство обратилось к странам Антанты с протестом против поддержки польского наступления.

В тот же день Глеб Максимилианович просил коллег хорошенько продумать:

— Строительство гидроустановок на Туломе, Коле, Ниве, Ковде, Суне, Волхове, Свири и сооружение Онежско-Беломорского, то есть Беломорско-Балтийского, водного пути...

— Превращение Мурманска в центр кораблестроения и морского промысла, способного удовлетворить рыбой не только Россию, но и Западную Европу...

— Перспективы производства и применения минеральных удобрений, развернутые членом-корреспондентом Российской академии наук Дмитрием Николаевичем Прянишниковым.

Седьмого июля войска Врангеля начали наступление на север.

Восьмого конница Буденного прорвала польский фронт на Украине.

Двенадцатого красные войска освободили Киев. Отступая, польская артиллерия подвергла город разрушительной бомбардировке.

Девятнадцатого Графтио беспокоился об электрификации Кавказа:

— Царское правительство не давало развиваться здесь промышленности. Между тем народы, населяющие этот сказочно богатый край, талантливы, трудолюбивы и способны перейти к современной культуре.

Глеб Максимилианович вскочил, забегал по комнате!

— Да вы понимаете, дорогие друзья, что это такое? Что значит наша работа в политическом отношении? Надо составить план в таком духе, чтобы для всего населения Кавказа было ясно стремление Советской России к его процветанию... Первый раз, так сказать, в фундамент многонациональной страны закладывается не разъединение, а содружество. Прошу иметь в виду, как определяющий принцип: мы должны предусмотреть экономическое единство, гармоническое развитие всех народов и народностей...

Потом, торопясь в Совнарком с отчетным докладом ГОЭЛРО, он встретил Ленгника.

— Салют, Глеб!

— О! Фридрих! Что же ты не заходишь?

— Все дела, дела... А у тебя как?

— Да тоже: ни дня, ни ночи не вижу. — Глеб Максимилианович рассказал о замыслах и первых наметках плана, о предложении Близняка соединить Черное море с Каспийским через Маныч и Терек, о проекте Александрова. — Но, понимаешь, Фридрих, туго дело подвигается. Даже у вас, в ВСНХ, многовато моих «заклятых друзей». А меньшевики — так те просто осатанели. Доходят до личных выпадов, оскорбляют. Знаешь, есть такой анекдот: человек в зоопарке увидел верблюда — «Боже мой! Что большевики сделали с лошадью!» Так и про меня: «Вот что большевики сделали из талантливого инженера — барона Мюнхаузена!»

— Не горюй. Все это просто объяснить. Друзья одобряют твою работу, считают ее благом, которое само собой разумеется. А враги, как всегда, воют, лают на ветер.

— Понимаю, но иногда так мерзко на душе... Слушай, Фридрих, мне пора. Приходи, а?!

На следующий день Глеб Максимилианович получил такое послание:

«Глебася, черт этакий! Я всю ночь... не мог спать из-за твоих фантазий... Приду к тебе сегодня ночевать...

Я во что бы то ни стало должен прочесть твой доклад, так как все равно ни о чем, как о ваших фантазиях, думать не смогу.

Я чувствую, что всем нам, всей России, надо будет в течение ближайших десятилетий плясать под вашу дудку и потому хочу заблаговременно подготовиться к этой пляске под музыку волн российских источников тепла, света и жизни.

...Какой гений придумал плотину у Александровска — ведь это что-то небывалое по своей простоте и действенности.

Твой Ф. Ленгник».

И вот они сидят далеко за полночь в кабинете Глеба Максимилиановича: хозяин — на подоконнике, гость — в кресле за столом.

Чай давно допит и угощение — ржаные, круто посоленные сухарики — доедено. Ленгник прочитал доклад ГОЭЛРО, и речь заходит о будущем сельского хозяйства.

Издавна считается, что крестьяне олицетворяют практический разум. К ним не подступишься с одной словесностью. Недаром Ленин предупреждает, что самая большая опасность для плана электрификации — это если крестьянство скажет: «Мы видим, что вы ребята хорошие, желаете хорошего, но хозяева вы никудышные». Отсюда — особая забота ГОЭЛРО об осушении болот, об орошении засушливых степей и пустынь, о подъеме нечерноземной России, о химических удобрениях, тракторах и так далее и так далее...

Ленгник считал все это бесспорным, но раздумывал сейчас о другом. Вот Глеб жалуется, что сегодня один очень почтенный товарищ сказал ему: план электрификации будет выполнен через... триста лет. Конечно, все это не поднимает настроение. Но и сам он, Глеб, где-то виноват во всем этом. Побойчее надо быть, позадиристее. Да, да. Мало пропагандирует ленинский «загад», свою работу, свои замыслы. О них надо кричать на весь мир. Бить в колокола! Как раз этим-то и можно завоевать российскую интеллигенцию.

За окнами широко, раздольно дышит беззвездное небо. Послезавтра, вернее, уже завтра — самый длинный день. Есть в этом что-то навевающее грусть, жалость к убегающему времени, к уходящей жизни. Был самый длинный — и уже не будет его целый год. Промелькнет, а ты так и не отметишь его чем-то необычным, по-особому, не воспользуешься им. Поди ухватись за него — останови мгновенье.

Нет, не остановишь...

Как раз в тон, в лад, под настроение тихая мелодия «Фауста» плывет из трубы граммофона, заткнутой подушкой с дивана.

Поет Маргарита — голос Неждановой, записанный на пластинку.

Торжественно, приосанившись, слушает Ленгник, с явным удовольствием, мечтательно улыбаясь, — Глеб Максимилианович.

Ни стука, ни шороха во всем доме. В распахнутое окно слышно, как далеко на Москве-реке поскрипывают уключины. Лодок там, как обычно, немало, и каждый рыболов спешит занять облюбованное заранее «клевное» место: ужение нынче не забава — оно помогает кормить семью...

Свободно вливается рождающая что-то высокое, теплое мелодия в тишину комнаты — в душу. Вдруг открывает в окружающем мире или в тебе самом то, о чем и не подозревал до сих пор.

Экая силища! Экая красота!

Пусть ниспровергают ее новомодные мнимореволюционеры от искусства, пусть кричат о том, что устарели Гуно, Пушкин, Толстой, объявляют их скучными и не созвучными... Красота живет, здравствует.