Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

Однажды в ноябре на острове раздался страшный взрыв. По Портовой улице, как пронзительный хохот, разнесся звон разбитого стекла. Не прошло и нескольких минут, как перед нашими окнами, визжа шинами на поворотах, пронеслись грузовики с немецкими солдатами. За ними в сторону Шере через деревню, словно огромное доисторическое животное, с тяжелым грохотом прополз экскаватор. Отец, придя домой с поля, сказал, что в центре острова в небо поднимается большой столб черного дыма.

На следующий день в дом Ардебер прибежала бабушка. Она тяжело дышала, глаза сверкали. Лева и его друг, молодой сапер Красной армии Дмитрий, взорвали главный арсенал острова в Ла-Перрош! Сен-Пьер был под жестким контролем, но ей удалось добраться к нам в Сен-Дени по маленьким тропинкам через виноградники.

В то утро Лева забежал на мельницу на несколько минут. Он торжествовал. Взорвать арсенал было их собственной инициативой, и у них все получилось. Они знали, что если бы попросили разрешения у Сопротивления, то им бы опять запретили действовать. Других русских они тоже не поставили в известность, чтобы в случае своего ареста не подвергнуть их опасности. Главный арсенал острова был уничтожен вместе с группой из двенадцати охранников. Дмитрий, двадцатилетний студент-инженер, сделал бикфордов шнур, который медленно горел больше пяти часов. В результате в момент взрыва все четверо русских, служивших в Ла-Перрош, – Дмитрий, Лева и еще двое солдат постарше – мирно работали на стройке далеко от арсенала.

Всех русских на острове допросило гестапо, но причину взрыва в Ла-Перрош немцы так и не узнали. Они привезли из Ла-Рошели новые боеприпасы и распределили их по батареям. Никакого центрального склада на острове устраивать не стали. Место взрыва, в двух километрах от дома Сосинских, превратилось в огромный кратер, заваленный искореженным железом и кусками бетона самых фантастических форм. Немцы не рисковали подходить к этому месту, где оставалось еще много неразорвавшихся мин и снарядов. Они только огородили его неубедительным забором из колючей проволоки, на который повесили таблички с черепом и скрещенными костями. Еще много лет там все так и оставалось.

Взрыв перепугал немцев. Они больше не улыбались, когда ходили по Сен-Дени. А в один прекрасный день конфисковали у жителей острова все велосипеды. К счастью, наши драндулеты их не заинтересовали, настолько плачевным было их состояние. К тому времени на велосипеде моего отца даже не было шин – их заменила толстая веревка, которой он обмотал колеса.

Вскоре последовал новый приказ коменданта – сдать немецким властям все радиоприемники. Обитатели Сен-Дени понесли своих лакированных, облицованных шпоном любимцев в мэрию, чтобы распрощаться с ними навсегда. Тем, кто их не сдаст, грозил военный трибунал, но некоторые – например, Андрей Калита и полковник Мерль – сохранили приемники у себя, глубоко запрятав их в толстые стены домов. Каждый вечер за плотно закрытыми окнами и дверями они совершали один и тот же ритуал – вынимали приемник из тайника. В начале зимы немцы отключили на острове все электричество, подававшееся в дома гражданского населения, но один из членов группы сопротивления Сен-Дени, рабочий-беженец из Парижа, месье Фуко, знал, как именно надо соединять провода высоко наверху на электрических столбах – эта манипуляция была очень рискованной, и сделал он ее только для тех немногих, кто еще хранил радиоприемники.

Пришла поздняя осень с ее сумеречными цветами и длинными вечерами. Благодаря радиоприемникам наших друзей мы знали, что происходит в мире. В Вогезских горах в Эльзасе наступление союзников на Германию было остановлено. Для нас, казалось, жизнь тоже остановилась. У нее был вкус морских туманов и запах дельфиньего жира, грибов и сосновых шишек, горящих в очаге. Наша старая печка отдала богу душу, и мы открыли камин, который теперь служил и для отопления, и для освещения столовой. Иногда мы пекли в нем картошку в горячей золе.

После вечерних новостей полковник Мерль приходил к нам посидеть у огня. Он рассказывал о временах своей молодости, до Первой мировой войны. Читать долго при слабом свете масляной лампы было трудно, а истории, которые рассказывали полковник или бабушка (о школьных годах, проведенных в Одессе), были похожи на сказку. Когда-то во всей Европе был мир. Быть может, те времена вернутся, и война станет для нас всего лишь дурным воспоминанием.

13 декабря у отца закончились очередные две недели работы на немцев. Чтобы отпраздновать следующие две недели свободы, они с Андреем Калитой пошли за грибами в Боярдвилльский лес. Отец возвратился на закате с двумя ивовыми корзинами, полными деликатесов – грибов Lactarius deliciosus , рыжиков, – мы их особенно любили, так как их можно было засолить и хранить целый год.

Отец вернулся один – Андрей Калита решил остаться в Ла-Бре. Там жил винодел, который производил красное вино из темно-синего винограда сорта “Отелло”, хорошо известное на всем острове. Андрей хотел попробовать, что получилось из урожая 1944 года. Вечер в доме Ардебер мы провели за чисткой грибов при слабом свете лампы, горевшей на дельфиньем жиру.

В ту же ночь за отцом пришли пятеро солдат, вооруженных винтовками со штыками. Когда я вышла из гостиной, где спала, его уже не было, но в столовой еще стоял запах кожи и машинного масла. Я не слышала ни стука в кухонную дверь, ни криков. Солдаты окликнули его из сада и сказали, что он арестован. Одеваясь и одновременно пытаясь утешить маму, он рассказал, что прямо перед тем, как его разбудили, ему снился сон, будто он чинит подошву своего сапога – в эти годы на Олероне он всегда что-то чинил – и он проснулся ровно в тот момент, когда стук его молотка, который он слышал во сне, превратился в стук в дверь на первом этаже.

Я посмотрела в пустой сад. Мне до сих пор помнится юкка, похожая на привидение в предрассветной темноте, ее острые, как ножи, листья, устремленные в небо, – и страх, охвативший меня и маму, хотя мы и пытались его подавить. Саша вел себя храбро и в тот день, и в последующие. Он проснулся, когда отец одевался. Папа поцеловал его и пообещал, что скоро вернется.

Тем утром, 14 декабря, к нам забежала перепуганная мадам Калита. Она была в ужасе – кроме моего отца, в деревне арестовали еще четверых – Андрея Калиту, Фуко, секретаря мэрии Дюпе и учителя Гийонне. Затем улицы обошел деревенский глашатай: отныне никому не разрешается покидать Сен-Дени без разрешения комендатуры. Женщинам и детям предписано оставаться дома, всем мужчинам – немедленно явиться в мэрию.