Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

А все началось с того, что министру срочно потребовался какой-то документ из архива. Наталья Филипповна, принеся его в приемную, узнала от секретарши, что на их министерство выделили сколько-то там квартир. Секретарша была ее хорошей подругой, а подруги должны помогать друг другу. Поэтому она зашла к министру вместе с Натальей Филипповной и рассказала ему, какая она прекрасный работник, и как она стеснена в двух комнатах в доме без удобств вместе с прописанными там бабушкой, мамой, дочерью, зятем и маленьким внуком. Министр внимательно выслушал, снял трубку телефона, и Наталья Филипповна через несколько минут стала счастливой обладательницей «двушки» в панельной пятиэтажке на Ауэзова-Виноградова.

Они получили ее еще полгода назад, летом, и тогда Яс, пока еще не понимая, какие они везунчики, ходил по серым бетонным полам в шортах и синих сандалиях на босу ногу и громко “экал”, наслаждаясь отражением своего голоса от голых стен их нового жилища. Для него новая квартира была чем-то самим собой разумеющимся, ведь он жил в самой лучшей стране на свете. Окончательно папа, мама и он переехали туда после Нового Года. Не смертельные, но многочисленные огрехи строителей требовали времени, чтобы их залатать, и папа с мамой делали это по вечерам, после работы в геологической экспедиции и в диспансере. Мебель тоже пришлось ждать достаточно долго: мама непременно хотела в зал гэдээровскую стенку, твердо обещанную ей одной из пациенток, но поступила в Алма-Ату она только через два месяца. И, тем не менее, все равно это были необременительные, пусть и долгие, но очень приятные хлопоты. Зато теперь никто из их друзей не смог бы остаться равнодушным к их модному интерьеру.

Последний писк дизайна того времени, золотисто-коричневая стенка зала как раз заполнила собой всю длинную стену, призывно сияя пустым четырехугольным окном, где скоро должен был обосноваться телевизор, а диван и два кресла напротив, тоже квадратные, радовали глаз современной угловатой массивностью. Яс разбегался в десятый, двадцатый и тридцатый раз из самого коридора, подпрыгивал, и со всей дури врезался в мягкую широкую жаккардовую плотную спинку. А кресло при этом немного отклонялось назад, качнувшись спинкой, и только. Бабушкина хлипкая рухлядь на тонких ножках не шла ни в какое сравнение с этими титанами! Все три окна в их новой квартире выходили на юг, к его любимым горам, и Яс теперь часто смотрел на белые вершины и седло Талгарского перевала, названия которого он тогда не знал. Если бы кто ему тогда сказал, сколько адреналина он получит, скатываясь с него на лыжах, он бы, возможно, уже тогда обратил внимание на тот факт, что пристальный и отрешенный взгляд или мысль имеют чудесное свойство каким-то образом притягивать в жизнь именно эту реальность или предмет. Эту закономерность он обнаружит позже, когда вырастет, а пока, не мигая, Яс смотрел на белые в любое время года вершины. Потом январское солнце заходило за крышу такой же пятиэтажки напротив, и Яс отправлялся в свою новую, и тоже немецкую, кровать. Перед сном он стал теперь играть в одну и ту же игру: как он внезапно попадает в джунгли, где превращается в огромную черную пантеру и побеждает одного за одним всех зверей, даже слонов. Новый вечер – новый зверь-соперник, новый поединок. Но всегда бескровная полностью победа доставалась черной пантере по имени Яс. Когда «Маугли» – твоя любимая сказка, то не тигр или лев, а мощная и грациозная пантера будет для тебя тотемом. Что такое тотем, он тоже еще не знал.

Еще в эту зиму Яс научился лепить пельмени. Пельменному искусству он обучался на Охотской 25, под наставничеством сразу трех поколений женщин: мамы, бабушки и прабабушки. Лепили, как обычно, в кухне-прихожей. На стол поставили большой тазик с фаршем, который Яс тоже помогал крутить, хоть ему совсем не нравились ярко-красные куски мяса. Не желая пачкать о них руки, он приспособился засовывать их в мясорубку вилкой, за что был награжден бабушкой Наташей званием чистоплюя. Покончив с неприятным мясом, начали крутить звонко хрустящий лук, от которого у Яса из глаз потекли слезы, что было для него удивительно – плакать ему совершенно не хотелось. После лука в мясорубку еще зачем-то отправили большой кусок хлебного мякиша – тесто же и так снаружи будет? Как бы там ни было, с фаршем было покончено. Рядом с тазиком фарша на посыпанном мукой столе появился большой шмат теста. И когда это они успели его приготовить? Видимо, как раз в то время, когда Яс вытирал свои горючие луковые слезы.

Мама отрезала от теста кусок, посыпала мукой поверхность стола и раскатывала скалкой огромный плоский круг. Потом брала стоявший тут же стакан, переворачивала его вверх дном и выдавливала идеально ровные кружки. Ловко придумано, думал Яс, надо будет в детском саду проделать такое же. Только вот тесто им вряд ли дадут. Но если весь хлеб, который им дают на обед спрессовать в плоский блин… ладно, что-нибудь придумаем.

К ним теперь присоединилась и прабабушка Таня, до этого возившаяся со своим вязанием в зале. Женщины закатали рукава, придвинули табуретки поближе к столу, смазали руки подсолнечным маслом, взяли чайные ложки. И начали лепить так быстро, что вначале у Яса даже немного закружилась голова. Одной рукой подцепить тестяной диск и положить его плашмя на ладонь, в это время второй рукой ложечкой зачерпнуть фарш из тазика, не много и не мало, а ровно столько, чтобы пельмень получился пузатый, но при этом легко защипывался той же самой рукой, которая еще секунду назад держала ложку. А где же ложка? Уже лежит на столе, ждет своей очереди отправиться за новой порцией фарша. Раз- положили диск на руку и зачерпнули фарш, два – плюхнули фарш на диск и положили ложку на стол, триииииии – сложили напополам и мелко залепили диск, соединили концы пельменя и положили его на большой черный противень рядом с точно такими же аккуратными пузатенькими собратьями. И все снова. И при этом все трое успевали еще непринужденно беседовать о чем-то.

Яс пытался было угнаться за ними вначале – но куда там! Пока он ковырялся с одним своим пельменем, у его прародительниц на противне выстраивался целый ряд, а то и полтора. Каждый пельмень давался Ясу очень непросто. То фарша оказывалось слишком мало, и приходилось докладывать, то слишком много, и приходилось убирать, иначе края отказывались залепливаться. К тому же фарш приминать пальцами было еще противней, чем крутить на мясорубке нарезку, поэтому Яс все манипуляции с фаршем на тестяном диске тоже старался производить с помощью ложки. На фоне мелькающих женских рук все эти потуги выглядели очень жалко, даже учитывая неопытность пельменного подмастерья. А на пятом или шестом пельмене внезапно наступила благодать. Яс перестал обращать внимание на то, сколько и как он лепит в сравнении с остальными. Он просто лепил в свое удовольствие и постепенно голова очистилась, а мысли воспарили куда-то очень далеко.