Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

Завод, конечно, назвали не в честь создателя Альберта Кана, а в честь Феликса Дзержинского, по многочисленным просьбам трудящихся, как это тогда было принято. Василий Иванович в тридцать первом получил за это строительство Орден Ленина, а уже в тридцать втором был переброшен на строительство Балхашского горно-металлургического. И этот комбинат также был сдан в срок, в ноябре 1938, но Василия Ивановича на его открытии уже не было. Его расстреляли как троцкиста и врага народа несколькими месяцами ранее. Вместе с ним заодно расстреляли и его преемника на сталинградском тракторном, человека со странной фамилией Меламед, который стал директором после отбытия Василия Ивановича в балхашские степи. В тридцать восьмом советские трактора, перед тем, как превратиться в танки, забирали у их создателей жизнь.

А что же бородатый геолог, первооткрыватель-ленинградец? Михаилу Русакову, открывшему медь в Прибалхашье, в отличие от этих двоих повезло больше – его арестовали уже далеко после войны, в 1950 году, в звании академика, в рамках так называемого «дела геологов». Будто бы он и еще тридцать крупнейших геологов, находящихся в разных местах СССР, скрыли информацию о наличии урана в сибирской руде. В начале сороковых годов СССР остро нуждался в уране для создания собственной атомной бомбы. Но зачем посадка за колючую проволоку в пятидесятом практически всей элиты советской геологии понадобилось Иосифу Виссарионовичу так и осталось загадкой, ведь летом 1949 атомная бомба уже была успешно взорвана на Семипалатинском полигоне в том же Казахстане. Каким образом Русаков, на тот момент живший уже в Алма-Ате и имевший в тогдашней Академии Наук КазССР большой вес, мог вредить сибирским месторождениям, никто толком не объяснил, да никого это особенно и не интересовало – пришли и забрали, как и многие тысячи ни в чем не повинных людей до него.

Михаил Петрович Русаков был не просто умен, но и мудр. Поэтому на первом же допросе он признался в том, что он матерый шпион и его не били. Как могут бить в НКВД рассказал ему в сорок шестом еще один знаменитый сиделец, отец космического Байконура и вообще всей советской космонавтики, его хороший знакомый Сергей Павлович Королев, которому в тридцать восьмом ретивые следователи сломали в двух местах нижнюю челюсть на допросе. Русаков решил «сознаться» во всем, в чем там ему было положено сразу, расстреляют – значит, такая судьба, по крайней мере зубы целы будут в гробу. Да и расстреливали после войны уже совсем не так активно, как в тридцатые, и, как он и думал, смертную казнь для самый гуманный суд в мире всей их группе заменил лагерями. Хоть Русаков тогда и получил непосильные для пятидесятидевятилетнего человека двадцать пять лет, отсидеть Михаилу Петровичу пришлось только три из них – всех осужденных геологов выпустили на свободу той самой холодной весной пятьдесят третьего, после того, как отец народов, описавшись, умер не совсем понятной даже для Эдварда Радзинского смертью на Ближней Даче.

Зачем Сталину нужны были все эти жертвы? Чтобы выиграть войну? А после зачем? Чтобы держать свой народ в рабском повиновении? Но зачем губить самых талантливых своих граждан, таких, как Королев? Или эти жертвы из серии «лес рубят – щепки летят»? Так Яс и не нашел внятного ответа на эти вопросы. Жаль, нельзя вызвать дух Сталина, чтобы получить ответы из первых рук, по крайней мере, в этом мире. Конечно, после стольких кровавых событий, через которые Сталина провела судьба, его отношение к человеческим ценностям наверняка отличались от общепринятых. Сначала антимонархический терроризм, затем революционный Октябрьский переворот, потом реки крови Гражданской войны, когда Сталину все же удалось собрать разодранную на клочья страну воедино. Затем красный террор, голод, коллективизация, ускоренная индустриализация, массовые репрессии и в конце – Вторая Мировая, снова залитая реками крови советских людей. Когда приходилось жертвовать миллионами во время Великой Отечественной, что такое для твоей паранойи какие-то тридцать геологов?

И ведь не просто победил в войне, но и пронес на автоматах советских солдат знамя коммунизма до центра Европы. Воссоздал, расширил и сделал еще более грозной самую большую империю в мире всех времен. Яс понимал, что моральные критерии такого человека неизбежно будут отличаться от того набора, который сегодня называется «общечеловеческими ценностями». Но безжалостно давить тех, кто вчера тебе и для тебя ковал победу? И при этом не тронул Мандельштама и Ландау. Ландау, редактировавшего листовку, где Сталина сравнивали с Гитлером и Мусолини. И призывали свергнуть его и не бояться органов НКВД! Это было за гранью понимания любого рационально мыслящего человека. «Скорее всего, у него и в самом деле была какая-то медицинская патология, что, поразительным образом, не мешало его управленческому гению. Дьявольскому гению. Такому, наверное, должен был завидовать сам Люцифер. «Интересно было бы послушать их разговор друг с другом», – так думал Яс спустя тридцать пять лет.

А судьба Сергея Королева? Королева, самого впоследствии титулованного из всех репрессированных ученых, в суровом тридцать восьмом тоже должны были расстрелять, так как в списке, подписанном Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Кагановичем он шел по первой расстрельной категории. Но на суде почему-то внезапно получил по второй: 10 лет. А годом позднее, когда, благодаря стараниям матери, его вызвали в Москву на пересмотр его дела, он опоздал на последний рейс парохода «Индигирка» – и еще раз чудом остался в живых. Что сказать? У Сергея Павловича ангел-хранитель работал не покладая рук. Несчастная же судьба «Индигирки», известная во времена Советского Союза очень небольшой группе людей, заслуживает отдельного рассказа. Потому что не было в истории человечества второго такого судна, переименование которого настолько бы поменяло его судьбу.

«Индигирку» построили все те же американцы еще в 1919 году, на вервях города со странным для русского уха названием Манитовок. Этот Манитовок и городом назвать было сложно – четыреста домов от силы – но наличие верфи и набережной, а еще прекрасный вид на озеро Мичиган, безусловно, добавляли ему солидности и городского лоска. Пароход переименовали в «Индигирку» уже в СССР после его покупки, а до этого он носил довольно любопытное название «Коммерческий квакер». Тут надо рассказать немного об этих самих квакерах, чтобы оценить иронию последующей смены имени и порта приписки.

Квакеры, или в переводе на русский «трепещущие», впервые появились в старой доброй Англии, во времена Оливера Кромвеля и религиозных войн католиков с протестантами. Времена, блистательно воспетые бессмертным Александром Дюма в его «Трех мушкетерах». Родоначальником этого протестантского движения был англичанин Джордж Фокс, добрый, честный и чрезвычайно набожный малый. Джордж родился летом 1624 года в пуританской деревушке Дрейтон-ин-Клэй, недалеко от Бирмингема, где и где прошли его все его детство и юность. Во всей округе не было мальчика смышленее и благочестивее Джорджа. Его отец, Кристофер Фокс, почтенный церковный староста деревни, не мог нарадоваться, глядя, как его первенец вечерами сидит с толстой свечой за Священным Писанием и водит пальцем по строчкам с текстом Евангелия. Глаза Джорджа были в эти минуты так широко открыты, а губы шевелились так прилежно, помогая пальцу скользить быстрее по страницам Библии, что никаких сомнений в том, что сын пойдет такой же, как и он, духовной стезей, не было.