Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

Мужа Мэйгдлин звали Джед, что на ирландском значило «разящее копье», и характер у него был такой, что и самый бравый шкипер бы позавидовал. Поэтому, когда их староста собрал всех жителей деревни, чтобы зачитать указ лорда-лейтенанта у церкви, и Джед услышал о том, что налоги вырастут со следующего месяца почти вдвое, он, не говоря худого слова, подошел и вырвал указ у старосты из рук. После чего разорвал его на мелкие клочки на глазах у одобрительно свистящего и улюлюкающего собрания и как следует втоптал их в коричневую осеннюю траву. А на следующий день, когда Джед, как обычно бывало в это время года, вязал солому в снопы на зиму двум своим волам, на горизонте показалось четверо всадников. Джеда связали и повели к тому месту, где он вчера так лихо расправился с указом Томаса Уэнтуорта, Первого графа Стаффорда.

Пока его односельчане, подбадриваемые тяжелыми копьями двух из четырех всадников наспех сооружали виселицу, двое других обыскали дом Джеда в поисках ценностей, чтобы реквизировать их в пользу британской короны, храни Его Величество Карла I Господь. Из ценностей в доме был лишь серебряный медальон на шее Мэйгдлин, да пара тех самых волов. С волами все получилось просто, а вот медальон Мэйгдлин зажала в кулак, закричав, что это подарок ее мужа, и что она никому не собирается отдавать его, пусть даже и самому королю. Пришлось выволочь ее из дома на двор и дать в зубы. А потом показать, какие бравые солдаты состоят на службе Его Величества. Они насиловали ее по очереди прямо во дворе, чтобы соседи видели, что бывает с теми, кто дерзнул ослушаться приказа лорда-лейтенанта, а в это время трехлетний сын Мэйгдлин, Джед младший, рыдал и все пытался оттащить двоих молодцов от своей матери маленькими ручками. Один из солдат дал ему оплеуху, но это не помогло: встав с земли и все так же заливаясь горючими слезами, маленький Джед опять схватился за штанину, сильно затрудняя солдата в его деле.

Тогда англичанин поднял малыша за ногу и что есть силы швырнул головой вперед. Джед младший ударился о стену и больше уже не мешал солдатам воспитывать его маму.

Они развлекались с Мэйгдлин дольше обычного, около часа. Горячая им попалась штучка в этот раз, все руки искусала окровавленным беззубым ртом, да еще и красива, как Клиодна*. Уходя с двумя волами и медальоном, солдаты подожгли крышу их дома в назидание остальным жителям села. Но ни Мэйгдлин, ни Джед этого не видели: Мэйгдлин без сознания лежала около тела своего погибшего малыша, а ее муж уже полчаса как болтался на виселице рядом с деревенской церковью.

Сердобольные соседи спасли ее измученное тело, отправив к тетке в дальнюю деревню с очень музыкальным названием Баллиголли, но душа Мэйгдлин умерла в тот день вместе с мужем и маленьким сыном. Неделю она беспрестанно рыдала или, точнее сказать, выла от горя, и именно в эти дни бедная женщина пристрастилась к выпивке – только ром был тогда в состоянии заглушить ее душевные муки. В Ольстере ей оставаться было небезопасно, и тетка употребила все свое красноречие на то, чтобы Мэйгдлин нашла себе новое пристанище. «Отправляйся-ка ты в Англию», – наставляла ее тетка. – «У себя в логове эти звери тебя точно искать не станут, да и платят за уборку там не в пример лучше». Так Мэйгдлин и стала Мэгги.

Поскитавшись по Англии пару лет, она, наконец, нашла своего капитана в Дрейтон-и-Клее, когда тот зашел в «Виверну» промочить горло. Мэгги делала в пабе всю черную работу и жила в маленькой тесной комнатушке, отгороженной от хлева жидкой бревенчатой перегородкой. Выпив грога, шкипер разговорился с ней, несмотря на отсутствие у Мэгги двух передних зубов. А выслушав ее историю, пригласил к себе распить вечерком бутылочку. Так она и обрела Джона вместо Джеда. А сегодня в «Виверне» они как раз отмечали годовщину их романтического знакомства. Вот какие слушатели были на первой проповеди молодого Фокса.

– Друзья, я прошу вас в присутствии Бога живого не говорить о божественных вещах в таком самонадеянном духе. Ибо гордые хвастуны исключены из царства Божия и покинуты светом Христовым. Потому слово Господа – ожидайте в свете, которым Христос просветил вас, и тогда вы будете иметь свет вечной жизни. И да пребудет ваш дух в духе Божием и удержит вас от всяких злых мыслей и путей…

Но Мэгги и Джон уже не слушали его – они звонко стукнулись стаканами и опрокинули их во славу царства Божия, не дождавшись окончания пламенной речи Фокса. Он увидел, что и остальная паства в основной своей массе перестала его слушать, вернувшись к любимому элю. Слишком уж длинны и непонятны оказались речи молодого скотовода. Пьянка продолжилась, разгораясь все жарче, и Фокс понурил голову: воистину, нет пророка в своем Отечестве! Ему вдруг захотелось прочитать молитву. Он сложил руки перед лицом и уже было начал шептать про себя «Отче наш», но внезапно отчетливо услышал голос. Голос шел как бы изнутри его, тихий, приветливый и такой непохожий на хриплую брань трактира!

«Иисус понимает тебя. Ты видишь, как молодые и пожилые люди вместе пребывают в суете; тебе лучше отречься от них, молодых и старых, отойти ото всех и посвятить себя своему истинному предназначению» – сказал голос четко, полностью перекрывая шум трактира. При его первых звуках Джордж вздрогнул так, как будто в него ударила молния, он даже подскочил на лавке, и все время, пока голос говорил внутри него эти слова, Джордж продолжал трястись, как лист от благоговения, смешанного со страхом. Хотя нет, это был не страх, а испуг от неожиданности, который понемногу исчез. Голос говорил с ним, и только с ним, никто более не слышал это. Когда голос утих, Джордж еще какое-то время посидел в компании новых собутыльников своего патрона, стараясь унять дрожь. Ему не могло померещиться, голос звучал так же явно, как и все остальные звуки вокруг! Не в силах более сидеть за столом вместе с приятелями, Джордж вышел на воздух. Ночь была звездной и безветренной, какие часто бывали тут в августе. Дрожь понемногу улеглась, а вместо нее появилась благодать, разлитая в каждой клетке его тела. Никогда еще за все девятнадцать лет его молодой жизни Джорджу не было так хорошо. Яркий свет горел внутри него, защищая от дурных мыслей и уныния, и даруя чувство безмятежности и полной защищенности. Иисус понимал его, а он понимал, что следует сделать для того, чтобы свет, озаривший сегодня изнутри его душу, засиял также и внутри всех, кто захочет открыться этому свету. В тот вечер и родилось движение трепещущих*.

Квакерами их назвал судья, когда Джордж впервые предстал перед этим джентльменом спустя семь лет после описанных событий в «Виверне» в городке Дерби по обвинению в богохульстве. До этого Фокс и сочувствующие его учению уже три года проповедовали где только могли: на базарах, площадях, даже в открытом поле, но больше всего они любили обращать заблудших в истинную веру в «домах со шпилями», как они между собой стали называть церкви. В то время в церквях в конце богослужения любой человек мог встать и рассказать о своем понимании Святого Писания, и богослужение не заканчивалось до тех пор, пока всем прихожанам, кто хотел бы высказаться или обсудить какой-нибудь религиозный аспект, не была предоставлена такая возможность. Фокс пользовался этим правом в полной мере, в привычной ему манере пламенно разглагольствуя об основных положениях своего учения перед изумленными прихожанами. И перед разъяренными священниками, не собиравшимися отдавать людям право общаться с Господом без их посредничества. Три года Фокс и его «друзья» (они стали себя называть теперь «Обществом Друзей») испытывали чашу терпения официальных слуг Господа, а на четвертый год чаша переполнилась. Джорджа схватили прямо в божьем храме сильные поповские руки, после чего доставили в тюрьму и бросили за решетку по обвинению в богохульстве.