Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

— Бабушка? — робко произнесла Сюзанна, не сводя глаз с брата.

Позднее Сюзанна будет вновь и вновь вспоминать этот момент, особенно по утрам сразу после пробуждения. Как ее брат стоял в дверном проеме. Она будет вспоминать, как ей показалось, будто он выглядел слишком бледным, потрясенным, совсем не похожим на себя, и с ранкой под бровью. Могла ли она что-то изменить, раньше рассказав об этом бабушке? Если бы привлекла к этой ранке внимание ее матери или бабушки? Могло бы это изменить что-то? Ей не суждено этого узнать, потому что она произнесла тогда только одно слово: «Бабушка?»

В это время Мэри озабоченно разговаривала со служанкой.

— И постарайся не пережарить его на сей раз, даже по краям… как только лук зарумянится, ты снимешь его с огня, поняла?

Она повернулась сначала к внучке, а потом, последовав за взглядом Сюзанны, увидела в дверном проеме Хамнета.

Вздрогнув, она нервно прижала руку к груди.

— Ох, — воскликнула она, — как ты напугал меня! Что ты там торчишь, мальчик? Маячишь, словно призрак…

В последующие дни и недели Мэри будет твердить себе, что никогда не произносила этих слов. Да у нее, мол, просто язык не повернулся бы. Никогда она не сравнила бы его с призраком, не смогла бы сказать ничего пугающего, ничего дурного о его появлении. Он выглядел совершенно нормально. Уж точно, она не говорила ничего подобного.

Дрожащими руками Агнес собрала рассыпавшиеся лепестки и корешки обратно в ступку и принялась измельчать их, с такой силой выкручивая и сжимая деревянный пестик, что побелели костяшки пальцев. Высушенные кусочки стебля ревеня, рута и корица, все дробилось и смешивалось, распространяя свои сладковатые, едкие и горькие запахи.

Растирая смесь, она припоминала, скольких человек спасло это снадобье. Жену мельника, в яростном беспамятстве срывавшую с себя одежду. И буквально на следующий день, выпив две чашки этого зелья, она сидела в постели, мирная, как овечка, и ужинала супом. Племянника сквайра из Сниттерфилда: за Агнес прислали карету и увезли туда среди ночи. Парень быстро поправился благодаря этому лекарству и припаркам. Кузнеца из Коптона, пряху из Бишоптона. Разве все они не выздоровели? Значит, выздоровление все-таки возможно.

Полностью поглощенная своими мыслями и приготовлением лекарства, она вздрогнула, почувствовав чье-то прикосновение. Пестик выпал из ее пальцев на стол. Рядом с ней стояла ее свекровь, Мэри, с закатанными рукавами, ее щеки раскраснелись от кухонного жара, а лоб прорезала озабоченная морщина, придав лицу страдальческое выражение.

— Это правда? — спросила она.

Агнес вздохнула, почувствовав на языке пряно-жгучий привкус корицы, кислоту растертого ревеня, и, осознав, что может расплакаться, если заговорит, просто кивнула.

— У нее уже есть бубоны? Жар? Неужели все правда?

Агнес опять молча кивнула. Лицо Мэри окаменело в возмущении, глаза сверкнули странным огнем. Можно было подумать, что она рассердилась, но Агнес поняла всю глубину ее страдания. Женщины переглянулись, и Агнес поняла, что Мэри вспомнила свою дочь, Анну, чума забрала девочку в восемь лет, ее тело, горевшее в жару, покрылось бубонами, пальцы почернели, руки начали гнить и разлагаться, от них исходил ужасный запах. Ей рассказывала об этом Элиза, хотя она и сама узнала бы об этом благодаря своему особому дару. Не поворачивая головы и продолжая смотреть на Мэри, Агнес почувствовала, что малышка Анна теперь будет с ними в этой комнате, ее образ будет маячить у входа, покрытый саваном, с распущенными волосами, изъязвленными онемевшими пальцами, с распухшим горлом, лишенным способности дышать. Агнес заставила себя мысленно произнести: «Анна, мы знаем, что ты здесь с нами, мы помним тебя». Агнес ощущала, насколько эфемерна для нее завеса между реальным и потусторонним мирами. Для нее граница этих миров размыта, они тесно соприкасались и связывались доступными проходами. Она не позволит Джудит пересечь эту границу.

Быстро пробормотав себе под нос своеобразную молитву, исполненную пылкой мольбы, Мэри притянула к себе Агнес. В порыве грубоватого сочувствия она уцепилась за руку Агнес и прижалась к ее плечу. Агнес уткнулась носом в чепец Мэри; от него пахло мылом, сваренным ею самой — из золы, жира и сушеной лаванды, — и еле слышно терлись о ткань чепца прикрытые им волосы. Прежде чем закрыть глаза, приняв это объятие, она заметила, как со двора вошли в комнату Сюзанна и Хамнет.

Но вот Мэри отпустила ее и отвернулась, момент ослабляющей нежности закончился. Уже совершенно по-деловому она пригладила фартук, оценила содержимое ступки и направилась к камину, сообщив, что сейчас разведет огонь, и поручив Хамнету принести дрова: «И поживей, внучек, нам надо устроить тут небольшой пожар, ибо ничто так не помогает изгнать лихорадку, как огненный жар». Она расчистила место перед камином, и Агнес поняла, что Мэри собирается положить там соломенный тюфяк: она принесет чистые покрывала и приготовит постель возле самого камина, чтобы положить там, рядом с огнем, больную Джудит.

Какие бы разногласия ни возникали между Мэри и Агнес — а их, разумеется, хватало при жизни в столь близком соседстве, общем хозяйстве с многочисленными детьми и домочадцами, которых приходилось кормить, обстирывать, чинить их одежду; с мужчинами, за которыми надо было присматривать, оценивать их, хвалить, успокаивать и направлять на путь истинный, — они исчезали перед лицом общих неотложных дел. Они могли поддразнивать или поглаживать друг друга против шерсти; могли спорить, ссориться и вздыхать; одна из них могла выбросить в свинарник приготовленную другой еду, коли она была пересолена, недоварена или переперчена; они могли пренебрежительно вздергивать брови, оценивая сделанное друг другом рукоделие — шитье, штопку или вышивку. Однако в трудные времена они действовали заодно, умело и споро, в четыре руки.

Заглянем в их хлопотный мир. Агнес налила воды в кастрюльку и высыпала туда растертое снадобье. Взяв дрова, которые принес Хамнет, Мэри раздувала меха, помогая скорее разгореться огню, одновременно давая указания Сюзанне сходить в большой дом и принести из сундука простыни. Она уже успела разжечь свечи, их живое пламя вспыхивало и удлинялось, озаряя кругами света самые темные уголки гостиной. Агнес вручила кастрюльку Мэри, и она подвесила ее греться над огнем. Потом, не сговариваясь, они направились в верхнюю спальню, и Агнес знала, что Мэри будет весело улыбаться перед Джудит, ободрит ее шутливыми беспечными замечаниями. Вместе они еще раз осмотрят девочку, отнесут к камину тюфяк, дадут ей лекарство. Они возьмут все лечение и уход в свои руки.

Брачная ночь Агнес подходила к концу; вероятно, уже близился рассвет. Каждый вздох сопровождался облачками пара, оседавшего каплями на одеяле, в которое она завернулась.