Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

— Вот и вы, — сказал капитан, — ну как там наш приболевший… мичман?

— Умер, сэр, — ответил врач, почесав голову под париком и подавив отрыжку.

Капитан, нахмурившись, оценил состояние врача, отметив скособоченный парик и сильный запах рома.

— По какой причине?

Врач, в основном поднаторевший в качестве костоправа и зубодера, возвел глаза к низкому, обшитому досками потолку каюты, словно пытался найти там нужный ответ.

— Лихорадка, сэр, — изрек он с пьяной решимостью.

— Лихорадка?

— Вероятно, особый вид африканской лихорадки, — туманно пояснил он, — таково мое мнение. Он весь покрылся черными пятнами, понимаете, на руках и ногах, и также в более интимным местах, о которых неудобно упоминать здесь, в этом благоприятном для здоровья месте, и посему, в силу необходимости, я сделал вывод, что он заболел, должно быть, где-то…

— Ясно, — оборвал его капитан, отвернувшись от врача и воззрившись снова на карты, — он счел, что узнал все необходимое.

— Сэр, — прочистив горло, сказал второй помощник, — придется организовать морские похороны.

Мичмана завернули в парусину и подняли на верхнюю палубу. Близко стоявшие моряки прикрыли носы и рты платками: от трупа исходила сильная вонь. Капитан прочел краткую молитву из Библии; он тоже с трудом терпел исходящий от трупа запах, несмотря на то что плавал уже четверть века и сбился со счета в количестве проведенных водных погребений.

— Во имя Отца, — провозгласил в итоге капитан, повысив голос, чтобы заглушить сдавленные позывы к рвоте за его спиной, — и Сына и Святого Духа, мы вверяем тело сие морским волнам.

— Вы, — он призвал жестом двух ближайших к нему моряков, — поднимите его… и предайте… да… за борт.

С позеленевшими лицами они бросились к трупу, подняли его и сбросили за борт.

Неспокойная, волнистая поверхность Средиземного моря сразу скрыла тело мичмана.

К тому времени, когда они достигли Константинополя, имея заказ на доставку партии северных мехов, все кошки на корабле передохли и увеличившееся число крыс стало сильно осложнять жизнь.

— Крысы прогрызли ящики и добрались до запасов сушеного мяса, — доложил капитану второй помощник, — сегодня утром в камбузе оказалось штук пятнадцать или шестнадцать. Команда деморализована, — устремив взгляд в иллюминатор на линию горизонта, сообщил он, — за сегодняшнюю ночь заболело еще несколько человек.

Сначала умерло двое, потом третий, а к утру скончался четвертый. Все от той же африканской лихорадки, от которой распухает шея, кожа краснеет, покрывается волдырями, а местами чернеет. Капитану пришлось сделать внеплановую остановку на острове Рагуза, чтобы избежать неразберихи в ходе дальнейшего плавания и нанять матросов без поручительств или рекомендаций. Новые матросы поглядывали хитрыми глазками и скалились, показывая кривые и обломанные зубы; они держались особняком и почти не разговаривали, лишь иногда общались на каком-то польском наречии. Мэнская команда не доверяла им, но вынужденно общалась с ними и делила жилье.

Поляки, однако, мастерски убивали крыс. Они подходили к этому как к своеобразной охоте, оставляли крысам приманку, а сами лежали в засаде с огромной лопатой. Едва эти грызуны появлялись — гладкие и разжиревшие на морских припасах, — поляки выскакивали с истошными криками и улюлюканьем и забивали их до смерти, отчего крысиные мозги и кишки разлетались по стенам и потолкам. Потом они отрезали им хвосты и, привязав их к своим ремням, расхаживали по кораблю, прихлебывая из бутылок какую-то прозрачную жидкость.

— Прям наизнанку выворачивает, — заметил один из мэнских моряков юнге, глянув на него с другого конца кубрика. — Верно? — И он похлопал себя по шее и плечам, где под робой кишели ненасытные блохи. — Проклятые крысы, — выругался он, перевернувшись в своей подвесной койке.

В Венеции у них ожидалась лишь короткая остановка — капитан спешил доставить груз в Англию для сокращения суммы убытков, чтобы получить нормальное вознаграждение и закончить это адское плавание, — но пока проходила очередная разгрузка и погрузка, он велел юнге раздобыть для корабля несколько новых кошек. Юнга стремительно сбежал на причал; ему не терпелось покинуть корабль с его тесными кубриками и трюмами, вонючими крысами и смертельно опасной лихорадкой. Сегодня еще два матроса слегли с лихорадкой, один с Мэна, как он сам, а второй из польских матросов, с изголовья его койки свисал украшенный крысиными хвостами ремень.

Юнге уже пришлось однажды прогуляться по Венеции в своем первом путешествии, и та прогулка отлично запомнилась ему: странный город, не поймешь — то ли суша, то ли море, по ступеням домов плещутся нефритово-зеленые волны, окна их освещаются мерцающими огоньками свечей, а вместо улиц лишь запутанный лабиринт узких проходов, выходящих к горбатым, перекинутым через каналы мостам. В таком месте, где в тумане угловатых площадей, окруженных высокими зданиями, трезвонят церковные колокола, можно запросто заблудиться.

Уходя, он оглянулся на моряков, которые передавали по цепочке ящики и мешки, перекрикиваясь друг с другом на смеси мэнского, английского и польского языков. Какой-то венецианец вез в их сторону нагруженную коробками тележку; он тоже кричал, но на местном наречии. Он жестами пытался привлечь внимание моряков, придерживая свои коробки, и юнга заметил, что на одной руке у него не хватало двух пальцев, а кожа на изуродованной руке выглядела странно сморщенной и оплывшей, точно свечной воск. Он взывал к морякам на корабле, показывая здоровой рукой на свои коробки, и тогда юнга увидел, что тележка так сильно накренилась, что коробки вот-вот упадут на причал.

Парень бросился вперед и выровнял тележку, улыбнувшись удивленному венецианцу с изувеченной рукой, но быстро рванул в сторону, завидев усатые мордочки кошек, сидевших под прилавком торговца рыбой.

Неведомо для них обоих, блоха с александрийской обезьянки — прожившая около недели на одной из выживших крыс, а до того заразившая кока, умершего вблизи Алеппо, — перепрыгнула с парня на рукав мастера-стеклодува, оттуда перебралась на его левое ухо и укусила в шею за мочкой. Он ничего не почувствовал, поскольку прохладный сырой воздух канала уменьшал чувствительность кожи, а сам он думал только о том, как бы погрузить коробки с бусинами на корабль, получить оплату и поскорее вернуться на остров Мурано, где ему еще предстояло выполнить много заказов, а помощники за время его недолгого отсутствия наверняка опять подерутся.

К тому времени, когда корабль проходил вблизи Сицилии, с африканской лихорадкой слег второй помощник, его покрасневшие пальцы начали чернеть, а тело так обильно потело, что капли просачивались на пол через ткань гамака. Его также похоронили в море, как и двух поляков, за пределами Неаполитанского залива.