Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Муж крепко прижал Агнес к себе, и она так же крепко, несмотря ни на что, обняла его, так же, как в ночь того зачатия, их тела соединились в едином порыве. Его прерывистое дыхание согревало ее висок, проникая под край чепца, словно он собирался что-то сказать, но она не нуждалась в его словах, слова были излишни. Она видела, глядя через его плечо, что дорожная сумка ждет его возле ног.

Пути назад нет. Невозможно изменить того, что уготовано им судьбой. Мальчик ушел в мир иной, и муж уйдет, а она останется, ведь свиней надо кормить каждый день, и время течет только в одном направлении.

— Идите уж, — сказала она, отстранившись от него, — раз уходите. Вернетесь, когда сможете.

Она обнаружила, что можно плакать беспрерывно целый день и целую ночь. Что существуют разные виды плача: внезапное излияние слез, мучительные опустошающие рыдания, беззвучное и нескончаемое слезотечение. Покрасневшую воспаленную кожу вокруг глаз можно подлечить настоем ромашки и очанки. А утешиться можно уверенностью в том, что на Небесах царит вечная радость, и все они воссоединятся там после смерти, и он будет ждать их. Что люди не всегда знают, как облегчить жизнь потерявшей ребенка матери. Что люди, даже не из числа добрых друзей, могут прийти без предупреждения и выйти на первый план, просто оставив хлеб и пироги на вашем пороге, сказав уместное доброе слово после церковной службы, потрепав Джудит по волосам и мягко ущипнув ее бледную щеку.

Трудно было решить, как поступить с его одеждой.

Агнес долго не могла убрать его вещи со стула, где он оставил их перед сном.

Примерно через месяц после похорон она взяла его бриджи, подержала в руках, а потом положила обратно. Коснулась ворота его рубашки. Подтолкнула один из пары его ботинок, выровняв их так, чтобы они аккуратно встали бок о бок.

Она могла время от времени уткнуться лицом в его рубашку, прижать к груди бриджи, или, сунув руку в его ботинки, ощупывать пустую внутренность, принявшую форму его ноги; она завязывала и развязывала тесемки ворота; вставляла пуговицы в петли и вновь расстегивала их. Она складывала, раскладывала и опять складывала его вещи.

Пропуская края одежды между пальцами, складывая ее и разглаживая складки, она вспоминала о своих привычных повседневных делах. Они возвращали ее в нормальное прошлое. Приводя в порядок его вещи, вдыхая исходящий от них запах, она могла почти убедить себя в том, что он по-прежнему здесь и ему вот-вот понадобится одеться, что в любой момент он может вбежать в дверь, спросив: «Где мои чулки, где моя рубашка?» — тревожась о том, как бы не опоздать к школьному звонку.

По общему молчаливому согласию, она, Джудит и Сюзанна спали вместе на кровати под балдахином, поэтому выдвижные кровати девочек оставались на своих местах. Она тщательно задергивала перед сном все занавесы. Агнес убеждала себя в том, что ничто не потревожит их, ничто не проникнет к ним из-за окон или через каминную трубу. Она бодрствовала большую часть ночи, прислушиваясь к шуршанию и стонам злых духов, пытавшихся проникнуть в их жилище. Она обнимала за плечи своих сонных дочерей. Частенько она просыпалась среди ночи и проверяла, нет ли у них жара, опухолей или покраснений на коже. Иногда в течение одной ночи она несколько раз меняла их местами, сама же оставалась лежать с краю, а местами меняла только Джудит и Сюзанну. Теперь уж она не упустит ни малейшей опасности. Она готова к любой неожиданности. Ничто не сможет отнять у нее детей. Никогда больше.

В итоге Сюзанна заявила, что пойдет спать в дом бабушки и дедушки.

— Я не могу здесь уснуть, — пояснила она, избегая взгляда матери, — слишком много кручусь.

Забрав свои ночные рубашку и капор, она вышла из спальни, собрав подолом юбки валики скопившейся на полу пыли.

Агнес не видела смысла в подметании пола. Он же все равно испачкается. Приготовление пищи казалось таким же бессмысленным. Раньше она любила готовить, еду съедали, а потом хотелось есть еще больше.

Девочки стали все чаще ходить есть в большой дом; Агнес не останавливала их.

Воскресные прогулки на его могилу не только терзали ее душу, но и утешали. Ей хотелось лежать там, закрыв сына своим телом. Хотелось взрыхлить землю голыми руками. Хотелось укрыть могилу ветвями деревьев. Хотелось построить над могилой шалаш, чтобы защитить от дождя и ветра. Может, ей стоит остаться жить тут под его крышей вместе с ним?

— Бог нуждался в нем, — однажды после службы, взяв ее за руку, сказал священник.

Взглянув на него, она едва не выругалась, внезапно исполнившись желания ударить святого отца. «Я нуждалась в нем, — хотелось ей сказать, — а вашему Богу следовало дождаться Своего времени».

Но она ничего не сказала. Положив руки на плечи дочерей, она удалилась.

Агнес приснилось, как она бродит по лугам «Хьюлэндса». В сумерках темнела земля, прорезанная рыхлыми бороздами. Впереди шла ее мать, то наклоняясь к земле, то выпрямляясь. Приблизившись, Агнес увидела, что ее мать сажает в бороздки маленькие жемчужно-белые зубки. Мать не отвернулась и не помедлила, ожидая приближения Агнес, лишь улыбнулась ей и продолжила бросать в землю молочные зубы.

Лето казалось жутким насилием. Долгие вечера, теплый воздух, струившийся в окна, медленное течение реки по городу, крики играющих на улице детей, ржание лошадей, они взбрыкивали и махали хвостами, сгоняя мух с боков, живые изгороди изобиловали цветами и ягодами.

Агнес хотелось оборвать их все, раздавить и пустить по ветру.

Наступившая осень тоже казалась ужасной. Колючий холод раннего утра. Сгущавшийся во дворе туман. Куры возились и кудахтали в своем загоне, отказываясь выходить. Края листвы тронул морозец. Вот и новый сезон, но он уже не порадует, не затронет души Хамнета. Мир продолжал жить без него.

Из Лондона приходили письма. Сюзанна читала их вслух. Они стали короче — заметила Агнес, просматривая их позже, — не заполняли даже целый лист, и почерк стал более небрежным и размашистым, словно он писал в спешке. В них ничего не говорилось о театре, зрителях, спектаклях или написанных им пьесах. Ничего подобного. Он писал им о том, как в Лондоне льют дожди, о том, как на прошлой неделе он промочил чулки, об охромевшей лошади его домовладельца и о том, как познакомился с продавцом кружев и купил им всем по носовому платку с разной кружевной отделкой.

Она уже усвоила, что лучше не смотреть в окно во время начала и окончания школьных занятий. Отворачивалась и находила себе дело. Ей незачем больше выходить ему навстречу.

Любой золотоволосый мальчик на улице, с похожей на него внешностью, фигурой или походкой, заставлял ее сердце бешено колотиться. В какие-то дни ей казалось, что улицы полны Хамнетов. Они гуляли. Бегали и прыгали. Толкали друг друга. Шли в ее сторону и, проходя мимо, исчезали за поворотом.