Юрий Корочков - Цена свободы

Красное от алых маков поле и синее небо неодолимо влекут. Дениска пригибается к холке вороного жеребца и устремляется вперёд, вдаль. Ощущение счастья, больше которого нет в жизни… Конь во весь дух мчит по степному простору, а за спиной взлетают и оседают сбитые ярым разгоном маковые лепестки. Он ничего не видит кроме стремительно накатывающего под ноги коню разнотравья, густо расшитого только распустившимися маками, да пронзительно синего неба. Вдруг на горизонте появляется тень. Стремительно приближаясь, она превращается в густой лес. Денис, теперь уже не подросток, а молодой гусарский подполковник, летит к близкому уже лесу, а за спиной раздаётся топот немногочисленных оставшихся соратников, загоняющих коней в почти безнадёжной попытке укрыться от преследования полка французских улан, так не вовремя подоспевших на выручку всего час назад перехваченному обозу. Теперь хищники стали добычей и улепётывают во всю прыть низкорослых, но резвых калмыцких лошадок. Сейчас они убегают, но это ненадолго. Даже если сейчас они погибнут, дело уже сделано: ещё один обоз с продовольствием и амуницией сожжён дотла.

И снова всё вокруг необъяснимым, но не вызывающим недоумения образом, меняется: он стоит в низкой тёмной избе, единственно оставшейся в усадьбе после того, как добротный барский дом и остальные постройки пошли на строительство укреплений. Изба полна военных. Видно, что люди вокруг воюют не первый день, а пожалуй и месяц, мундиры помяты, местами грязны, а у некоторых так и вовсе изорваны, в глазах почти у всех присутствующих читается невыразимая усталость, смешанная с решимостью и недоумением. И он, уже осознающий, что спит, что на самом деле не был на этом совете, а только получил от брата, адъютанта Багратиона, известие о его результатах. Но сейчас, во сне он здесь на правах хозяина, ведь усадьба – его родовое гнездо, отцовское село «Бородино», в котором прошла значительная часть детства, и с которым так многое в его жизни связано. Только что старик главнокомандующий озвучил страшное решение. Несмотря на готовящееся генеральное сражение, столица будет оставлена на разорение. И опять сквозь сон промелькнула мысль, что всё было не так, что решение об оставлении Москвы принималось не здесь, а позже, в Филях, но сейчас важно было другое, принятое именно НАКАНУНЕ Бородинской битвы решение. Потери настолько громадны, что шансов выиграть бой, развернуть и погнать неприятеля нет, нет даже шансов не пустить его дальше. Главная задача: хорошо потрепать французов, заставить их ввести в бой по возможности больше резервов, а самим сохранить армию, отступить, пополниться солдатами и вооружением, а уж потом показать зарвавшемуся агрессору, кто тут хозяин. В то же время нельзя допустить беспрепятственного подвоза продовольствия и фуража к противнику, благо его коммуникации растянулись на сотни почти непроезжих вёрст и охраняются беспечными французами из рук вон плохо.

И это он, именно он и никто иной предложил начать партизанскую войну против захватчиков! Правда, тут же оказывается, что не он один такой умный, и чем-то подобным ещё с июля по инициативе Барклая де Толли не без успеха занимается генерал Винценгероде, вернее, как потом выяснилось, по большей части не он сам, а его заместитель, Александр Бенкендорф… Но это не отменяет его первенства: Винценгероде и Бенкендорф действуют в рамках арьергардных боёв армии, а он предлагает по настоящему глубокие рейды, может быть даже и дальше границы, да с привлечением крестьянских масс.

Денис проснулся в холодном поту и вспомнил свой сон. К чему бы вдруг такое приснилось? Со времён Бородинского сражения и его лихих рейдов по тылам неприятеля прошло много лет, война выиграна, а он в опале… Как только отгремел гром победы, неблагодарное Отечество забыло своего воспетого героя, а завистники постарались отнять и генеральский чин, «присвоенный по ошибке», и даже усы, «не положенные егерям», командовать которыми его сослали в глухое захолустье. Такого позора он, конечно, стерпеть не мог и написал лично Императору просьбу об отставке.

Спас от неминуемой опалы и позора более удачливый друг и боевой товарищ Саша Бенкендорф, пробившийся Императору в адъютанты. Из ссылки не вызволил, но добился восстановления в генеральском звании и, пусть номинально, но в гусарах, а не презренных егерях, или, того хуже, драгунах. Правда потом он всё же ушёл в бессрочный отпуск, фактическую отставку, где пребывал и по сей день.

Ну что ж. У него, по крайней мере, есть любящая жена и дети, чем в наш век может похвастаться далеко не каждый, а ещё перо и бумага. И пусть, если честно, он не Пушкин, но у него свой неповторимый стиль, его публикуют и читают и даже в самом уважаемом обществе у него есть поклонники, такие как, например, Василий Андреевич Жуковский.

И вот теперь Сашка Бенкендорф прислал письмо, в котором очень просил своего старинного друга непременно приехать в Москву на коронацию и принять от нового императора назначение в действующую армию.

События, тем временем, происходили более чем тревожные. План по расчленению Российской империи, разработанный в далёком Лондоне, продолжал небезуспешно осуществляться.

31 июля 1826 года персидская армия без объявления войны перешла российскую границу в районе Мирака и вторглась в пределы Закавказья на территорию Карабахского и Талышского ханств. Основная масса пограничных «земских караулов», состоявших из вооружённых конных и пеших крестьян-азербайджанцев, за редкими исключениями, сдала позиции вторгшимся персидским войскам без особого сопротивления или даже присоединилась к ним.

Командованию персидской армии была поставлена задача захватить Закавказье, овладеть Тифлисом и отбросить русские войска за Терек. Главные силы были поэтому направлены из Тавриза в район Куры, а вспомогательные – в Муганскую степь, чтобы блокировать выходы из Дагестана. Иранцы также рассчитывали на удар кавказских горцев с тыла по русским войскам, которые были растянуты узкой полоской вдоль границы и не располагали резервами. Помощь персам обещали карабахские беки и многие влиятельные лица соседних провинций, которые поддерживали постоянные контакты с персидским правительством и даже предлагали вырезать русских в Шуше и удерживать её до подхода иранских войск.

Первый удар 31 июля 1826 по российской территории нанесла 16-тысячная группировка эриванского сердара Хусейн-хан Каджара, подкреплённая курдской конницей численностью в 12 000 человек. Русские войска на границе Грузии, во всём Бомбаке и Шурагели насчитывали около 3000 человек и 12 орудий – донской казачий полк подполковника Андреева, два батальона Тифлисского пехотного полка и две роты карабинеров. Сильные персидские отряды легко сметали на своём пути разбросанные малочисленные русские посты.