Юрий Корочков - Цена свободы

Но вернёмся к нашим южным баранам, то есть персам. Хорошо, что наученные горьким опытом прошлой войны, мы теперь имеем не только хорошие карты района действия войск, но и свежайшие сведения о численности, составе и подготовке войск неприятеля, а также о его мобилизационных резервах, населении, настроениях и внутренних противоречиях. Всё это должно существенно помочь, когда мы, наконец, перейдём в наступление. Паскевич с двумя дивизиями уже должен быть на Кавказе, но этого мало. Отличную идею выдвинул Александр Христофорович Бенкендорф, предложивший отправить на войну всех штрафников из полков, участвовавших в восстании. Они сейчас из кожи вон лезть будут, чтобы оправдаться и загладить вину, потому и действовать им отдельно от остальных войск, а начальником к ним назначим, пожалуй, брата нашего нового шефа жандармов: Константина Христофоровича Бенкендорфа. Да, нельзя оставить безнаказанными и убийц брата. Императоров просто так не убивают! Пожалуй и тут стоит поддержать идею верного клеврета. Пускай засидевшийся в своём именье Денис Давыдов прогуляется навестить двоюродного брата, вспомнит боевое прошлое, а заодно покарает возомнивших о себе грузинских князьков, сперва подло убивших императора по заказу своих английских хозяев, а теперь перешедших на сторону Персии.

Денис покинул Первопрестольную 15 августа и двигался на Кавказ со всей возможной поспешностью. Он быстро миновал Елец, Воронеж, Ставрополь, а на подъезде к Владикавказу пересел в седло и продолжил путь верхом, оторвавшись от сопровождавших его казаков и пехоты. Обгоняя очередной военно-почтовый караван, он встретил также спешившего назад в действующую армию Грибоедова, который предложил продолжить путь вместе в его дрожках. Впереди лежала Военно-грузинская дорога, двигаться по которой в одиночку и в мирное время было подобно самоубийству, потому оба несказанно обрадовались возможности продолжить путь вместе. К тому же общество такого собеседника, как Александр Сергеевич Грибоедов отвлекало Дениса от грустных мыслей. Ему не нравилось порученное дело, ведь карателем он никогда не был, хотя и понимал необходимость наказания преступников, совершивших цареубийство. Понимал он и то, что никто другой не справится с таким ответственным и деликатным делом лучше него.

Дорога сперва была довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба видны вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который любой взрослый человек перепрыгнул бы не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича, с обрушенным валом, по которому бродит гарнизон куриц и гусей. В крепостях несколько лачужек, где с трудом можно достать десяток яиц и кислого молока. День ото дня горы становятся всё ближе и, наконец, окончательно смыкаются у Дариальского ущелья. И вот уже скалы с обеих сторон стоят параллельными стенами. Здесь так узко, что не только видишь, но, кажется, чувствуешь тесноту. Клочок неба как лента синеет над головою. В иных местах Терек подмывает самую подошву скал, и на дороге, в виде плотины, навалены груды камней. Недалеко от Дариальского казачьего поста мостик смело переброшен через Терек. На нем стоишь как на мельнице. Мостик весь так и трясется, а река шумит, как колеса, движущие жернов. Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Легенда гласит, что в ней скрывалась царица Дария, давшая ущелью своё имя. На самом деле «дариал» на древнем персидском языке значит ворота. По свидетельству Плиния, Кавказские врата, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Ущелье в те давние времена замкнуто было настоящими воротами, деревянными, окованными железом.

Денис стоял у деревянного моста через быстрый Терек и наблюдал переправу наших войск на тот берег. Сейчас по мосту бодро шёл батальон пехоты, а на берегу, ожидая своей очереди, скопилось сотни полторы казаков с примкнувшими к ним киргизскими лучниками. Наверное, вид этих лучников, меднолицых, в островерхих меховых шапках, впервые увиденных им много лет назад в Тильзите, куда с резервом из азиатских губерний пришёл князь Лобанов-Ростовский, напомнил ему те далёкие дни. Там тоже был мост – мост через Неман, и по мосту тоже шли солдаты. Но было и весьма существенное отличие: тогда на правый берег переходили последние батальоны изнурённой боями с превосходящим противником, потерпевшей жестокое поражение под Фридландом армии. Батальоны ещё шли по мосту, а вдали уже глухо, как удары деревянными палками доносились ружейные выстрелы. Видимо, казаки прикрытия схватились с французскими вольтижёрами. На мосту, не обращая внимания на проходящий арьергард, усталые потные солдаты пионерного батальона возятся с просмоленными бочками и пороховыми зарядами. Командует ими совсем молодой поручик без шляпы и с наспех перемотанной не то раненой, не то обожжённой рукой.

– Никитченко! – кричит поручик ломающимся подростковым баском, срывающимся на фальцет, – смотри у меня, чтоб не как в прошлый раз!

– Дык, ваше благородие! – отвечает скалоподобный солдат в мокрой от пота, заляпанной смолой, пропылённой форме с многочисленными заплатами и следами огня, – в прошлый раз хфитили трофейные были, бельгийские. Рази ж это хфитили? На ентот раз я сам крутил, не сумлевайтесь, окурат полыхнёть, да так полыхнёть, что Бонапартию слыхать будет в самом ихнем арьегарде.

При этом на его чумазой физиономии сменяются выражения крайнего смущения, вины за «прошлый раз», когда, как слышал Денис, мост взорвался прямо под отходившими казаками. Было видно и радостное предвкушение зрелища моста, который «полыхнёть так полыхнёть» под копытами французов. Но вот последний батальон переправлен, у моста стоит Багратион, всматриваясь в покинутый Тильзит, стрельба в котором вдруг становится какой-то заполошной.

Дениса не покидает тревога – успеют ли казаки прикрытия оторваться от преследования и переправиться на этот берег. Так проходит ещё несколько томительных минут, но вот, наконец, из-за поворота, в клубах пыли появляются первые степные лучники, за которыми скачут и казаки. Вот и настил моста зашумел, наконец, под копытами казачьих и низкорослых степных коней. На лицах степняков довольные ухмылки, притороченные к сёдлам колчаны большинства из них пусты. Несколько стрелков, у которых ещё остались стрелы, останавливаются на этом берегу и, не соблюдая никакого подобия строя, гарцуют у самого уреза воды. Денис не понимает, на что они рассчитывают, ведь расстояние до того берега слишком велико. Штуцерная пуля конечно долетит, и по плотной колонне преследователей можно было б дать залп, только вот штуцера здесь только у него одного, да, может, у офицерика пионера. Из гладких солдатских ружей с такой дистанции палить – зря переводить порох, пули-то долетят, но попасть можно только случайно. Тем временем из узких каменных улочек на том берегу показываются первые французы. Вспыхнули на солнце сверкающие панцири кирасир и горящие полированной бронзой хвостатые шапки драгун. Их старание настигнуть и смять кучку казаков и «северных купидонов» столь велико, что они разом бросают коней по крутому извилистому склону к мосту. И вот тут происходит невероятное: сперва Денис слышит совсем непохожие на выстрелы глухие хлопки справа и за спиной, воздух наполняется тучей поющих свою дикую песню стрел, а потом на противоположном склоне происходит свалка. Валятся из сёдел драгуны, рвутся во все стороны обезумевшие раненые лошади, а стрелы всё продолжают лететь, и, что самое поразительное, находить свои жертвы даже среди кирасир, которым степные лучники умудряются попадать в неприкрытые головы. Поток стрел внезапно заканчивается, окончательно опустошившие свои колчаны степняки с довольными лицами удаляются по дороге, а на том берегу, обозлённая регулярная конница переходит на галоп. Впереди, на тонконогом коне со шпагой в руке скачет фигура в ярко-жёлтом канареечном наряде, с длинными развивающимися волосами и летящим по ветру пёстрым шарфом. Неужели сам Мюрат? Кто же ещё во всей французской армии может себе позволить так выглядеть! Фигура в фантастическом одеянии первой влетает на мост, и тут раздаётся мощнейший взрыв. За густыми облаками порохового дыма видны обломки разлетающихся пушинками аршинных брёвен, с рёвом и треском огонь закручивается в алые жгуты. Полыхнуло действительно знатно, не обманул Никитченко, только опять совсем немного, но поспешил. Ясно это стало, когда дым рассеяло набежавшим ветерком и на том берегу стали видны фигуры уцелевшего герцога Бергского и кирасир.