Элизабет Уэтмор - Валентайн

Не воровство, если вернуть машину.

А если попадешь в аварию на обратной дороге, я себе этого не прощу.

Не попаду.

Была бы ты чуть старше… тринадцать лет или хоть двенадцать.

Д.Э. встает и подходит к нему. Складывает руки на груди и прищуривается. Наверное, я достаточно взрослая, раз помогала вам все лето. Достаточно взрослая, если никому не сказала, что здесь человек живет, и ест запеканки миссис Ледбеттер, и работает в сисечном баре.

Четверо девочек прислоняют алюминиевую лестницу к новому шестифутовому бетонному забору Мэри Роз, и устанавливать мишени лезет Кейси – у неё самая маленькая нога, и она хорошо балансирует на бревне. Через каждые два фута она осторожно наклоняется и ставит на стену пустую банку из-под «Доктора Пеппера». Расставив штук десять, она доходит до конца и садится на стенку верхом. Девочки наблюдают за стрельбой Эйми. После каждого выстрела банка слетает со стены и падает в проулок. Когда упала последняя, Лорали собирает их, влезает по лестнице и отдает Кейси. И всё повторяется.

Эйми дает свою мелкокалиберку свободно, но Кейси боится стрелять, а миссис Ледбеттер говорит, чтобы Лорали не смела прикасаться к огнестрельному оружию. Так что Лорали только ведет подсчет: сколько выстрелов, сколько дырок в банках. Очередь Д.Э. Но она попадает в стену, пулька рикошетирует непонятно куда, Кейси, запутавшись в длинной юбке, падает со стены, и Д.Э. решает, что будет только наблюдать за Эйми.

С каждым днем Эйми становится чуть дальше от стены и с каждым днем стреляет всё метче. Эйми рассказывает Дебре Энн, что вечерами, когда все разойдутся по домам, они с мамой, бывает, упражняются дотемна, когда и банок уже не видно.

Каждое утро, пока другие девочки на уроке плавания или в летней библейской школе, Д.Э. несет Джесси еду и спрашивает, накопились ли уже деньги на дорогу домой. А ближе к вечеру наблюдает, как Эйми, прижав приклад к плечу, сшибает со стены банку за банкой.

Начало августа; Мэри Роз стоит на дворе и наблюдает, как Эйми сбивает сорок банок подряд без промаха. Она уходит в дом и выносит два мотка пряжи и маленькое деревянное шило. Девочки устраивают конвейер: Д.Э. пробивает дырку в дне банки, Лорали продевает в неё нить и подпихивает, чтобы нить вылезла из горлышка, Кейси завязывает узел, чтобы банка не съезжала вверх, и так далее. Нанизано двадцать штук – рождественская гирлянда из банок, говорит Кейси. Половину гирлянды они располагают на нижних ветках молодого вяза – Мэри Роз посадила его в первую же неделю, как въехала сюда. Другая половина просто висит. Д.Э. подбегает, сильно толкает висящую часть и отскакивает с линии огня. На глазах у девочек Эйми простреливает каждую банку, не затратив всех патронов. Эйми снимает палец со спускового крючка, и Дебра Энн подсчитывает пробоины. Пять выстрелов, говорит она Лорали, пять дырок в одной банке. Пять банок, пять выстрелов, по дырке в каждой банке. Лорали записывает в блокнот.

Ты снайпер, говорит Д.Э. Может, будущим летом и меня научишь.

Вот хорошую историю рассказывала мне мама, говорит Дебра Энн, когда Джесси объясняет ей, что устал, не хочет выходить и сидеть с ней на молочных ящиках. Если ты не против, говорит он слабым голосом из трубы, полежу здесь на тюфяке и буду слушать.

У вас всё нормально с деньгами? – спрашивает она, и он отвечает, да, скоро наберутся, но сегодня он сильно устал. Ночами не спится из-за жары, и ухо болело. Д.Э. встает и подходит к зеву трубы. Можно я сяду с краешку? – спрашивает она. Так вам будет лучше слышно.

Голос у Джесси слабый. Можно, но сюда не заходи. Сейчас хочется побыть одному.

Потолок трубы дюймов на шесть выше Дебры Энн. Она становится на бетон и съезжает спиной по круглой стенке, садится. Сейчас начало августа, день утомлен, всё замерло. Даже в тени воздух пышет жарой на её лицо, шею и плечи.

У реки Пекос в те времена, когда в этой части Техаса еще разводили овец, рассказывает она, было ранчо. Жена старого хозяина была красивая женщина с такими густыми рыжими волосами, что, когда она стояла на солнце, казалось, будто она в огне.

Но она была несчастлива. Когда дети вместе с отцом объезжали изгородь, вдруг налетела снежная буря, и они замерзли насмерть. Детей нашли в сухом русле, они лежали, прижавшись к своим лошадям. А отец в нескольких шагах от них, головой на изгороди из колючей проволоки, которую жена помогала ему строить всего несколько недель назад.

Три года её никто не видел. Она не приезжала в город даже за кофе и крупой. Начальник станции хранил её почту в деревянном ящике у себя в служебной комнате. Мужчины поговаривали о том, что надо бы съездить, проведать её, но никто не хотел нарушать её горе. К тому же последние годы выдались тяжелыми, хватало своих забот. Был большой падеж, запрет на продажу техасского скота, да и думали, что она, наверное, умерла.

Наконец кто-то придумал тянуть соломинки: проигравшему ехать её хоронить или отогнать стервятников от её костей, – и самую короткую вытянул шестнадцатилетний паренек. Приехал он к её дому и увидел, что она очень даже жива и работает у себя в саду. Она отощала, обгорела на солнце, и руки у неё были все в шрамах и веснушках. А брови и ресницы выгорели добела.

Но какой же она развела сад! Парень в жизни не видел ничего подобного. У них три года не было хорошего дождя, а у неё росло такое, чего они не видели с тех пор, как уехали из Огайо или Луизианы – персики, мускусные дыни, кукуруза, помидоры. Под окном кухни жимолость, а в одном углу сада – цветник. С цветка на цветок перелетали колибри. Парень смотрел и смотрел и не мог ничего понять. А потом увидел глубокую канаву от её сада до реки Пекос. Сама, одна, отвела к себе реку!

Она отправила его в город с двумя корзинами – одна полна дынь, другая с огурцами, и все, кто оказался возле станции к приезду парня, устроили веселый пир. Один достал складной нож и нарезал все огурцы. Другой принес мачете и разделил дыни на половинки, а потом на четвертинки. Мужчины выгребали нежную оранжевую мякоть руками и ели, ели – сок стекал по подбородку, пропитывал рубашку. Пировали. И поначалу все восхищались этой женщиной – и рука у неё легкая, и какая стойкость. Такой сад развести в пустыне!

Как-то вечером сидели возле станции, пили чье-то самогонное виски, лакомились персиками из корзины, которую она прислала в город, и кто-то из них пошутил, что она, возможно, ведьма. Может, чарами своими изменила русло Пекоса. А может, просто канаву прорыла, отозвался со своего стола в углу старик. Но был он известен как врун и сумасшедший, и никто его не слушал.

Шли месяцы, и всякий раз, когда кто-то приезжал её проведать, она отсылала в город корзину фруктов и овощей.