Элизабет Уэтмор - Валентайн

Последнее время – нет.

Да. Он наклоняется и кончиком языка слизывает каплю виски у неё на ключице. Красивое слово – ключица.

Корина прислоняется к нему и смотрит на звезды. Думаешь, нас может кто-нибудь здесь увидеть?

Да нет, сами за десять миль его увидим.

Жена и муж смотрят друг на друга. Поговори со мной , думает она.

Позволь попробовать тебя на вкус, говорит он и целует её в губы. Прекрасная леди в новых очках и с узлом на макушке. Нежная Корина с теплым виски на губах.

Корина хочет снять очки.

Не снимай. Пожалуйста.

Она смотрит на него, потом делает еще глоток – это видно по движению горла. Можем увлечься и не заметим фар.

Наверное, тебе надо еще глотнуть, говорит он. Для храбрости.

Она прикладывается к бутылке и отдает её мужу. За храбрость.

Храбрость, повторяет Поттер. Он ставит бутылку, берёт Корину за руку и прижимает её ладонь сначала к сердцу, потом к переду джинсов. Тверже не бывает.

Она тихо смеется, а он раздвигает ей ноги, проводит ладонью по чулку и удивленно раскрывает глаза, дойдя до голого места.

Можешь встать, Корина, показать мне твои черные чулки?

Корина отходит, лицо и волосы освещены луной, на лице полуулыбка. Она пальцами приподнимает юбку.

Ох ты. Милая, иди сюда. Он сажает её в кузов, икрами к заднему борту и подтягивает ближе к краю. Откинься, Корина.

Джон ни разу не закурил после возвращения с фронта и пообещал, что больше не закурит, но сейчас затягивается, чувствуя, как расширяется грудная клетка – и это дьявольски приятно, это такое наслаждение, что, кажется, он готов заплакать. Что ты скажешь человеку, умирающему у тебя на руках? Не бойся. Ты не один.

Пластинка закончилась. Джон и Корина слышат щелчок звукоснимателя, вернувшегося на стойку.

Корина, хочешь еще послушать?

Музыку? спрашивает она.

Да.

Перевернешь пластинку?

Джон пробует встать, но оступается в темноте и приваливается к плечу Корины. Хочет выпрямиться, но Корина хватает его за рубашку и притягивает к себе, как ребенка, упавшего в воду с настила, или как будто она сама тонущий корабль, или оба они слабые пловцы в бурном море. Корина берет его за руку и прикладывает ладонь к своей щеке; чуть погодя он делает то же самое. Они сидят рядом, смотрят, как гаснут последние звезды. Скоро солнце взойдет, говорит кто-то из них. Пойдем-ка в дом.

На другой день они возвращаются домой. Корина снимает теплую руку Поттера с рычага скорости, прижимает к юбке, заводит под подол, мимо маленького синяка на правом колене и выше, на голую ляжку. Оба похмельные, выжатые, а до гор так и не доехали. Корина высовывает голову в окно, хочет увидеть себя в зеркале заднего вида. Дома их ждут все те же проблемы. Молодые мужчина и женщина, за плечами война, закончившаяся несколько лет назад, впереди новые заботы и страхи, маленькую дочь кормить и любить. Будут ссориться из-за денег и постели, из-за того, чья очередь стричь газон, мыть посуду, платить по счетам. Через несколько лет Корина готова будет всё поломать – влюбится в учителя обществоведения, а еще через несколько лет примерно то же случится с Поттером. Но и тогда, и тогда стиснут зубы и будут ждать, чтобы вернулась любовь, и когда вернется, это будет чудо. А сегодня волосы её развеваются в кабине пикапа и на красивой шее – легкая краснота. Милая, говорит он, сегодня ты красивая, как никогда.

Рассказы Джесси намного интереснее, чем её. Он был в армии и воевал в далекой стране. Когда вернулся в восточный Теннесси, рассказывает он, первое время носил увольнительные документы в грудном кармане рубашки, словно их могли потребовать, словно он преступник, раз вернулся живым. Он рассказал, что, когда поступил в армию, ему починили зубы, а после, когда мама в первый раз его увидела, стала прикрывать рот ладонью, если смеялась; её большие руки были в царапинах, костяшки пальцев распухшие и ободранные, в шрамах от молотка, мясных крючьев и фабричных швейных машин.

На вечеринке в честь его возвращения Джесси стоял в их семейном трейлере и смотрел, как люди улыбаются и пожимают друг другу руки. Он старался держаться к ним правым боком и все равно многого не мог расслышать. Кивал, улыбался, давал подливать себе в чашку, а когда кто-то спросил, где он был, Джесси ответил: черт его знает, я так и не научился выговаривать это название, а сам вспомнил двух парнишек, которых убил. Тетки говорили о сборе хлопка, о работе на текстильных фабриках. Дядья – о переезде в восточный Кентукки, на работу в шахте, и взгляд у них смягчался, когда видели, что Джесси смотрит на них. Нашел ты времечко вернуться в Белден-Холлоу. Тут ничего вообще не происходит.

А потом является его двоюродный брат Тревис, въезжает на новеньком «Форде» F-150, купленном в Техасе. За наличные , говорит он. На нем новые сапоги, и новое у него прозвище – Бумер, говорит он, потому что чуть не взорвался к чертям в первую же неделю на работе.

Дебра Энн – девочка, еще ребёнок, поэтому Джесси не рассказывает, что говорил дальше двоюродный брат. Ни хрена не надо знать про нефть. Делай, что велят, и забирай получку в пятницу. Триста в неделю, и все бабы в западном Техасе к твоим услугам. Запасись резинками, братан. И айда веселиться.

Вместо этого Джесси рассказывает ей, что уехал из Теннесси в январе, со своими вещами на сиденье грузовичка, телефонным номером Бумера в кармане и особенным шумом в голове, типа: Джесси – соберись, возьми себя в руки. Рассказывает, что за Далласом кончились деревья, и он только удивлялся: бывают же на свете такие пыльные места, такие бурые. Когда ветер задувал покрепче, даже небо голубое становилось земляного цвета. Иногда понять не мог, где что – где небо, где земля, где пыль, где воздух.

И приехали в Одессу, говорит Д.Э.

Приехал. Бригадир у Бумера на участке посмотрел на меня и заржал, как ненормальный. Тесных помещений не боишься, а, малыш? Когда я сказал, что был туннельной крысой [26] Так назывались солдаты специальных отрядов для борьбы с партизанами в подземельях Вьетнама. на фронте, мистер Стрикленд дал мне двадцать долларов – купить башмаки – и велел прийти завтра со сменной одеждой.

Мой папа чистил цистерны с соленой водой, когда я родилась, говорила Д.Э. Он рассказывал, что, когда первый раз влез в цистерну с респиратором, щеткой и железным скребком с него ростом, у него чуть не сделался сердечный приступ – так там было темно и тесно.

Они сидят рядышком в горловине трубы, подтянув к груди колени, боясь прикоснуться голой кожей к горячему бетону. Когда я влез в цистерну, говорит Джесси, я был похож на человека. Когда вылез, сделался, как эти статуи из оникса – видел их там, в Азии, на базарах. Весь в нефти, с головы до ног. Двадцать минут отмывался под душем на улице.