Олег Велесов - Лебедь Белая

Делать нечего, надо идти. Я пересекла площадь и выплыла перед отроками, как бес из темноты. Оба вздрогнули, наставили на меня копья, но потом признали.

– Милка, ты что ли? – спросил один.

– А не узнаёшь разве?

– Узнаю, да только… Тебя ж отпустили. Чего обратно припёрлась?

– Видать, жить в городе не так сладко, как у князя, – ухмыльнулся второй. – И дня не прошло, уж снова на порог просится, – и сдвинул брови. – А ну, иди отсюда!

– Ага, – изобразила я обиду, – как зубную боль заговаривать, так оба прибегали: Славушка, радость, помоги! А ныне: пошла прочь, Милка-побирушка? Вот какова ваша благодарность!

От слов моих им стало стыдно. Они и копья опустили, и глаза потупили, однако впускать меня всё равно не собирались. Но согласие их, слава Дажьбогу, не требовалось. Пока мы обменивались приветствиями, сзади подкрались близнецы и дали стороже по головам – не сильно, но так, чтоб до утра не очухались. Оттащили обоих к тыну, прислонили спинами к дубовым кольям. Со стороны посмотришь – спят. Ну и ладно.

Добромуж ловко накинул на тын волосяную петлю – не он, случаем, меня в тот раз повязал? – перелез на другую сторону и откинул с ворот тяжёлый засов. Ворота приоткрылись, и мы тенью скользнули на двор. Близнецы остались снаружи изображать ночную охрану. Мало ли кого ещё бес принесёт.

Усадьба спала, как и вся Голунь. Сторожевые псы сунулись было к нам с рыком и лаем, но вмешался Добрыня, вернул их на место. Возле гридницы горел ещё один светоч, кто-то из старых гридней сидел на лавочке, опершись локтями о колени. От собачьего лая он встрепыхнулся, поднял голову, но псы уже успокоились и он тоже успокоился.

Прячась от месяца в тени стен, мы прокрались к амбару. Тишина. Я дёрнула дверь – заперто изнутри. Поскреблась. Рядом со мной дядька Малюта дышал часто и громко, как после бега. Я подумала, боится. Взяла его за руку, пусть успокоится. Он приложил палец к губам и шёпотом велел постучать ещё раз.

Ждали мы долго. Добрыня три раза зевнуть успел, а Добромуж комаров обматерил. Занудливые твари! Летают у самой головы, зудят в уши, кусают. Чтоб им пусто было! Наконец дверь приоткрылась; в неширокую щель на меня смотрели круглые от страха глаза Поганка. Милый мой мальчишка! Я шагнула внутрь, обняла его, он всхлипнул прижался лицом к моему плечу, затрясся. Я погладила его по спине.

– Я думал… я думал… – захлюпал он. – Ты за мной не вернёшься. Я думал… А тётка Бабура говорила…

Ключница стояла у столика, сложив руки на животе, и тоже была рада меня видеть. Дряблая кожа на щеках порозовела, уголки губ приподнялись, но ещё сильнее они приподнялись, когда следом за мной в амбар вошёл Гореслав. Тётка Бабура вздохнула судорожно, вытаращила зенки, как будто чудо увидела, и проскрипела тихонечко:

– Радонег…

Воевода, не говоря ни слова, опустился перед ней на колено, склонил голову, словно повиниться решил. Ключница провела ладонью по русому ёршику на его макушке, закусила нижнюю губу, а Гореслав проговорил хрипло:

– Здравствуй, нянюшка… Вернулся… я.

Тётка Бабура едва не заревела.

– Мать-то тебя не дождалась.

– Не дождалась.

От двери донёсся голос дядьки Малюты:

– И меня приласкай что ли.

– Малюта?

– А ты думала, помер я? Не дождёшься.

Глядя на эту встречу старых знакомых, я начала понимать, почему дядька Малюта и воевода с такой охотой пошли выручать Бабуру Жилятовну. И ещё я начала понимать, что не всё из сказанного ключницей о Фурии и деде Бояне, вымысел. Целая история получается. Если и дальше так пойдёт, глядишь, былину народ сложит или какой-нибудь баснописец повесть накатает. Ну да об том загадывать ещё рано.

Гореслав поднялся, сказал тётке Бабуре собираться. Время за полночь ушло, небо заматовело, звёздочки одна за другой взялись таять, стало быть, зорька не за горами. Торопиться следует, а нам ещё из города выбираться. Поганко подхватил узелок, Бабура Жилятовна повесила на плечо суму из рогожи – готовы.

Выбирались из усадьбы тем же порядком, что и пришли, только впереди меня шёл Поганко. Ворота миновали удачно, старый гридь головы не поднял и ухом не повёл. Отроки по-прежнему спали, но время придёт и они проснуться. Вспомнят меня, вспомнят, что не по собственной воле на землю-матушку увалились, сопоставят всё между собой и сделают вывод. И до князя обязательно донесут.

Я вздохнула горько, а дядька Малюта сказал, почёсывая бороду:

– Ну вот, теперь за нами не только ромей, но и Благояр охоту устроит.

18

Я негодую! У-у-у-у… Княгиня выздоровела, Милослава сбежала, Бабура, ведьма старая, как сквозь землю провалилась. Раньше князь Благояр чихнуть не успевал, я ему здоровья желал, а теперь не знаю, что он на завтрак ест. Придётся новый план составлять, собирать новую команду и вбивать – вбивать клин раздора между славянами! А время-то течёт – утекает время-то. Из Константинополя торопят, требуют результат. У них арабы на границе бунтуют, хазары пакостят, а если ко всему прочему северяне с полянами объединятся, да радимичи к ним примкнут, да вятичи – вообще беда. И этот мошенник Боян куда-то запропастился.

А ещё Гореслав, Малюта. В геенне огненной им место! Я думал, договорюсь, денег дам вдвое против прежнего, они мне девку на блюдечке, и пойдёт жизнь по стезе наезженной: любовь, морковь, Благояром займусь вплотную. Если через княгиню достать не удалось, ущипну за другое место. Но снова всё наперекосяк! Хорошо ещё этот сухощавый успел сообщить, куда они Милославу повели, а то поди догадайся, в какой стороне их искать.

Ох, как я скучаю по горлице моей. Истосковался. Как только вырву её из пут разбойничьих, непременно плёточкой отстегаю – не сильно, но так, чтоб больше и мысли не возникло от меня бегать. И Бояна… Бояна надо расспросить о делах наших. Трудно мне без его советов. Мудрый человек, хоть и славянин. Это он посоветовал мне на Сож съездить. Езжай, говорит, отдохни от трудов праведных, полюбуйся на красоты наши, да возьми, говорит, хрусталь да фарфор, вдруг пригодятся. Пригодились. Но оказалось, что одной посудой сердце гордой славянки не завоевать. Вот тогда Боян и подсказал Гореслава нанять, и яд дал. Тупица… Тупица я. Как чувствовал, что не надо его травить. Всё от жадности! Привёл бы он мне девку, не спасла бы она княгиню, басилевс был бы доволен, Киев и Голунь разрушены, а я на Самосе вино пью.

Мечты, мечты… Я встал, вышел в вестибюль, или как тут у них – сени. На лавочке дожидались аудиенции Своерад и главарь наёмников угр Бернат. Рожа у него вечно злая, недовольная. Эти угры ничуть не лучше славян, такие же варвары и безбожники. Придёт время, ими тоже займёмся.

– О, друзья мои, вы уже здесь, – расплылся я в улыбке. Варварам всегда надо улыбаться, они весьма тонко реагируют на мимику. Недоулыбнёшься – и могут обидеться, а обиженный варвар хуже некормленой собаки.