Олег Велесов - Лебедь Белая

– Снесёшь на кузнечный ряд. Хороший меч тебе выкуют кузнецы наши.

– Был у меня меч, да вор один умыкнул, – я ткнул в Милонега пальцем. – Теперь у него на поясе висит.

Тот побелел.

– Я? – и повернулся к князю. – Отец! Никогда такого, чтоб украсть… Наговор это! Я меч сей на киевском торге купил, – и снова мне.– Да за такой навет тебя кнутом отпотчевать следует!

– А я и не говорю, что ты вор, – охладил я его. – Но уворованное на поясе носишь.

Говорить больше было не о чем, я развернулся и пошёл к воротам, не доходя шага, остановился, снял саблю и положил на землю.

– Пусть забирает.

Вот всё и закончилось. Наконец-то. Милослава шла за мной без охоты, но по своей воле, а иного и не надо. Сбоку к ней пристроился огромный серый волкодав. Он косился на меня подозрительно, скалил длиннющие клыки, но своим чутким собачьим нюхом понимал, что чинить обиду Милославе я не стану.

У Капусты нас ждали. Малюта вышел на улицу и прохаживался вдоль тына в полном доспехе и при оружии, раздувая от нетерпения ноздри. Остальная дружина стояла у ворот. Никто не верил, что из княжьей усадьбы меня отпустят беспрепонно. Откуда они такие мысли взяли и что собирались делать, если б так и случилось, никто не знал, однако ума пойти разбираться с князем и всем его войском у них бы хватило. Милослава, пока мы шли, ни разу головы не подняла и слова не сказала. Смотрела под ноги, хмурилась, меня совсем не замечала. Но увидев Малюту, вдруг схватилась за щёки и расплакалась. Он обнял её по-отечески, погладил по волосам. Чего такого между этими двумя произошло, что они так встрече обрадовались, для меня осталось загадкой. Милослава вынула боевой нож из-под понёвы, протянула Малюте.

– Смотри, дядька Малюта, сохранила.

Он отвёл её руку, сказал:

– Пусть у тебя будет.

Рядом они казались как дочь и отец, вот только у Малюты дочери никогда не было. Я подошел к нему, указал пальцем на шею и спросил:

– Рубец этот тебе Благояр оставил?

17

Как же я обрадовалась, когда дядьку Малюту увидела! Он хоть и содействовал моему похищению, и на цепь сажать помогал, но потом вприпрыжку за меня умирать ринулся. Как за родную! Я его обняла, поплакала немного, поделилась своими печалями. Он рассказал о своих. Из всей дружины их всего семеро осталось. Я спросила про Метелицу, дядька Малюта опустил голову. Понятно.

Непонятным оказалось, кем теперь на самом деле является воевода Гореслав. Сначала он вроде бы стал князем, однако Благояр Вышезарович сыном его не признал, дескать, поэтому я тебя и не любил. Потом Гореслав подошёл к дядьке Малюте и прямо заявил, что тот его отец. Дядька Малюта молчал, молчал, и наконец, сказал, что так, мол, и есть. Оба расстроились, разбрелись по сторонам. Дружина тоже расстроилась, дядька Капуста принес медовой браги, жареного поросёнка. Брагу я не стала, слишком уж в нос сшибает, а вот поросёночка откушала. Давно меня так нормально не кормили. Но не это главное, ибо я так и не поняла: остался ли Гореслав князем, если с Милонегом они всё равно братья?

Пока я кушала и думала, к столу подсел неприятного вида человечишко с хитрым прищуром на тощем лице. Он налил себе браги, выпил, потянулся за поросёнком. Мне показалось это неправильным, и я потянула блюдо на себя. Он ухватился за край, а я взяла поварёшку и дала ему по лбу. Удар получился громкий, как по пустой бочке, дружина грянула смехом, даже дядька Малюта и Гореслав оттаяли и улыбнулись, и, кажется, посмотрели друг на друга с одобрением.

– Ты чего? – потирая лоб, захныкал тощий.

– А ты чего? – не осталась я в долгу. – Это мой поросёнок!

Добрыня поддержал меня рычанием, потому что кости от поросёнка принадлежали ему.

– Его на всю дружину дали, – всхлипнул тощий.

– А ты здесь с какой стороны пришлёпок?

– Я вместе с воеводой от Киева иду. Меня Сухачом кликают.

Я скосилась на Гореслава, тот кивнул, подтверждая. Пришлось делиться. Но смотреть, как этот Сухач мои хрящики обсасывает, было трудно. Я едва сдерживала слова и эмоции. Добрыня зевал, кости-то всё равно ему достанутся, дядька Малюта с Гореславом шептались возле конюшни.

Ладно, прорвёмся, бес с этим Сухачём. Я немножко заскучала. Захотелось квасу, попросила дядьку Капусту – принесли. Напившись, потеребила Добрыню за ухо. Он потянулся лениво, вильнул хвостом, и вдруг насторожился. Поднялся, пригнул голову. Такое с ним бывает, когда враги близко подходят. Я тоже встала. Если уж и встречать неприятности, то лучше стоя.

В ворота постучали. Холопы распахнули створки, и на двор вошёл ромей. Я вздрогнула: вот ведь негодяй, совсем ничего не боится. Правда, на сей раз с ним двое рабов было, один маленький тщедушный, другой здоровенный и с дубиной.

При виде ромея вся наша дружина подобралась и вскинулась, как до этого Добрыня. Братья-близнецы Горазд и Горыня подобрали с земли палки, похожие на поломанные черенки от ухватов, и изготовились к бою. Все мы слишком хорошо помнили последнюю встречу с ромеем и рисковать не хотели. Только Гореслав остался спокоен. Он вышел наперёд и сложил на груди руки.

Заметив меня, ромей затрясся, и вся его гнилая сущность полезла наружу кривым вожделением. Но чтобы воплотить в жизнь свои грязные мысли, надо было справиться с Гореславом, поэтому он растопырил свои тонкие ручонки и заелозил хитроумно:

– Гореславушка, друг мой ненаглядный! Рад, рад… Рад, что жив ты и здоров, и всего того же твоим друзьям милейшим желаю. Все наши прошлые недомолвки и разногласия предлагаю забыть, ибо, как говорит ваша поговорка: кто прошлое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому оба, – ответил Гореслав не задерживаясь, и ответ его мне понравился.

Ромей носик наморщил, глазками поводил, засветился злобою. Но делать нечего, отношения надо как-то налаживать, поэтому он сглотнул и продолжил:

– Зря, ой зря ты обиду на меня держишь. Зря. Я тебе только самого хорошего желаю, а прошлая наша встреча полнейшее недоразумение. Павлиний что-то перепутал, не тот кубок подал. Так что, друг мой любезный, не обижайся на меня.

– Обижаются, ромей, на тех, от кого обмана не ждёшь. Ты же мне не родич и не друг, на тебя обиды нет.

– Вот и славненько, – заулыбался Фурий и даже в ладошки захлопал. Того, что сказал Гореслав, он не понял, услышал только, что обиды не него не держат, и обрадовался, дурачок. Рано. Ему бы не словам научиться внимать, а тому, что между ними запрятано, глядишь, жить легче станет.

– Малютушка, – снова заканителил Фурий, – солнце моё ненаглядное, и ты здесь. Ох, какой же сегодня день хороший, все друзья мои душевные собрались. Счастлив! Я просто счастлив.

Он воздел сияющие глазки к небу и, не знай я его, решила бы, что он в самом деле счастлив и весьма сожалеет о своих былых поступках. Как же у него всё просто: лодью сжёг, людей сгубил, княгиню едва не отравил – и как с гуся вода. Отряхнулся и дальше живёт. Но я-то хорошо его знаю, и не поверила ни единому слову. Дядька Малюта тоже не поверил, а уж Гореслав даже и не думал об том, чтоб верить. Для него ромей однозначно враг и лжец, что бы тот не сказал.