Олег Велесов - Лебедь Белая

– Выплыла, – сказал я.

– Вправду? – откликнулся радостью Малюта. – Воистину, есть справедливость в мире. А то уж как только я себя не корил. Что ж дальше делать будем?

– А то и будем. Девка сейчас в Голуне. Найдём её, выручим и домой обратно отведём. Исправим ошибку свою.

С этим и пошли. Как просил отче Боян, шли быстро. Борейка начал припадать на левую ногу, дала себя знать недавняя рана. Я хотел усадил его на Огонька, но оба заартачились. Борейка поднял руки в защите, сказал, что ни на что кроме лодьи не сядет, а Огонёк недовольно хрипел и косил глазом на каждого, кто до него дотрагивался. Но как бы там ни было, а до Голуни мы добрались в свой срок. Успели.

Капуста встретил нас приветливо, каждому руку пожал, к столу пригласил, и только Радиловна посмотрела на Малюту, будто духа ожившего узрела: сначала прянула в испуге, а потом сотворила перуницу и ушла кривой походкой в свою светёлку. Малюта посмотрел ей в спину задумчиво, а я подумал: уж не шалил ли мой кормщик по молодости в этих краях?

Но то не моё дело. Едва мы вступили во двор, я почувствовал холод. Будто невидимый бес тронул душу: сжал шершавыми пальчиками, ухватил покрепче и потянул к небу. Я посмотрел вверх. В узком оконце терема мелькнуло бледное лицо – мелькнуло и исчезло, словно в черноте растворилось. Кто это был, я не узнал, даже не понял, муж или жёнка, но душа заныла сильнее. Капуста тараторил рядом, говорил о бане, о берёзовых вениках, дёргал Малюту за локоть. А я не отводил взгляда от оконца, надеялся, что человек мелькнёт снова, и уж тогда я наверняка узнаю его. Однако напрасно время потратил. Ладно, Дажьбог даст, явится мой незнакомец воочию.

Капуста поселил нас в отдельную клеть. Холопы принесли свежей соломы, рассыпали по полу, дружина моя легла отдохнуть с дороги. Им, понятное дело, от незаживших ран путь дался непросто. А я не устал. Я почистил Огонька, засыпал ему ячменя в ясли, посидел во дворе под навесом, испил квасу. В ворота серой тенью скользнул Сухач. Шмыгнул к конюшне и уже от туда вышел потягиваясь, будто проснулся только. Я поманил его, он подошёл, сел рядом.

– Давненько прибыли? – спросил он, зевая.

– За полдень.

– А меня вот сморило, в конюшне спал.

Я не стал развенчивать его басню. Мне до его вранья, что ветру до собачьего лаю – лёгким порывом в чистое поле. Лишь бы через его ложь горе никому не прибежало.

– В тереме кто живёт? – ткнул я пальцем в оконце.

– Гость торговый, – Сухач замялся. – Я сам его не видел, во двор он не спускается, но, говорят, богатый. Дела у него какие-то с князем.

Последние слова он произнёс как бы между прочим, словно нечто не важное, но глаза блеснули. Или он недоговаривает что-то, или наговаривает. Зачем ему это?

– Какие дела?

–Кто ж знает? Он со мной не советуется.

Да, явно что-то нечисто. Всю дорогу Сухач никак себя не проявлял. Трутень он и есть трутень, лишний раз зада от скамьи не отнимет. А тут даже в город по кой-то бес выбрался, не смотря на то, что отче Боян строго-настрого запретил куда-либо со двора уходить.

– Ладно, ступай покуда. Нужен будешь – кликну.

Проснулась моя дружина, потянулась на волю. Горазд с Горыней устроили урочную потасовку. Принесли с кухни по ухвату и принялись щёлкать друг дружку. Смех. Но со стороны казалось, что бой взаправду идёт. Холопы Капустины и гости сбились гурьбой, зашумели, кое-кто даже подначивать бойцов взялся. А двое и вовсе об залог побились, кто из бойцов победит. Достали мошны, по рукам ударили, да только оба при своих остались. Горазд с Горыней походили кругами по двору, поломали ухваты на горе кухаркам и сели возле меня рядком.

Потом от них, конечно, разило – ужас, ну да то от пользы. Было время, и я вот так урочно бился. Седые гриди учили меня меч держать и удары терпеть, и вместе со мной успехам моим радовались. А успехи были и радовались мы часто. Только отец брови хмурил, не нравилось ему уменье моё. Зато для младшего брата, который ещё и ходить-то толком не научился, вытачал из дерева маленький меч, и играл с ним, забавляя себя и его. Сейчас братец мой, поди, тоже гридь. Сильный, уверенный. Узнаю ли при встрече?

Отца я узнаю непременно, но встречаться с ним в мысли мои не входило. Мы и раньше не любили друг друга, а теперь, когда между нами мама встала, и вовсе лучше не видится. Не то, что мы при встрече за мечи схватимся, нет, но осознание того, что один не уберёг, а второй бродил неизвестно где, радости не принесёт никому.

– Что смурной какой? – спросил, подсаживаясь, Малюта.

– Скучно, – отбрехался я. – Не люблю без дела сидеть.

– Это да, тоже так не люблю, – он помолчал. – А что за кощей к тебе подходил? Меня аж передёрнуло, как его увидел. Не думал, что такие худосочные люди бывают.

– Попутчик мой, с Киева привязался. Сухачём кличут.

– Привязался, говоришь? Больно уж морда у него воровская, вся так и кособенится. Как бы беда к нам через него не прискочила.

– Безобидный он. Ест разве что много, хотя куда харч девается, ума не приложу.

Малюта засмеялся, запрокинул голову. Борода приподнялась, открыла застаревший рубец на горле. У меня самого подобных рубцов ныне не счесть, а было время, когда кроме царапин да прыщей ничего не было. А первую отметину мне Малюта же и оставил. Я на городскую пристань пришёл, четырнадцать лет, мальчонка. В душе злоба, за душой пепелище, и одно только желание в голове – бросить всё. У дальних причалов как раз русы стояли, купца хазарского в город привели. Я бегом к ним в отроки проситься. Первым меня Малюта встретил и сказал, что если через борт переберусь, тогда похлопочет он за меня перед воеводой. Я восемь раз пытался, да только Малюта меня прочь отшвыривал. Это сейчас я с ним в драке поспорю, а тогда и пробовать не стоило. На девятый раз он меня об уключину лбом приложил. Кровь напором брызнула, но я не закричал, не заплакал, остался стоять и уже в десятый раз идти изготовился. Вот за упорство и терпение в дружину меня и приняли.

Малюта просмеялся, потянулся ковшичком к ендове.

– Всё равно стерегись, – сказал он, прихлёбывая квас. – Есть в нём гнильца.

Несколько дней мы просидели в праздности под навесом, забавляя друг друга баснями и сказками, покуда не пришёл отче Боян. Мы только отобедали и намеревались отдохнуть. Присели в тенёчке, а кто и в клеть уже направился. Отче Боян вошёл прямо, встал столбом посередь двора, повёл глазами. Капуста ринулся к нему услужить, но волхв отстранился и повернулся к нам. Мы встали, поклонились.

– А что, молодцы, не пора ли делом заняться? – спросил он.

Спросил вроде бы дружелюбно, но от голоса таким холодом повеяло, что Борейка, самый младший из нас, зубами клацнул. Я тоже немного замёрз. Господине мой Сварог, какая же сила в этом волхве сокрыта! Будто не волхв он вовсе, но сам Волох.