Сергей Коняшин - Последний рубеж

Всё, что не касалось войны, в наступившие грозные дни отодвинулось на задний план. Андрей это почувствовал и сразу понял, что солдатская судьба может запросто забросить его из родного новороссийского военкомата куда угодно – от карельских сопок до украинских степей. Надо было схитрить, найти способ оказаться ближе к дому.

Сначала Андрей подумал о флоте, но в моряки его не взяли. Тогда он напросился в морскую пехоту и, к своему счастью, нашёл покровителя в лице офицера, который искал пополнение для Балтфлота. «Ничего, – решил Андрей, – дивизий, куда могут отправить, – не счесть, а флотов – всего три. Велик шанс, что выпадет Черноморский, а это уже, считай, дома».

К счастью, так и вышло. К окончанию двухмесячного курса молодого бойца Новицкий узнал, что его вместе с другими готовят для обороны Одессы, куда их должны перебросить в составе подразделения, приданного 157-й стрелковой дивизии.

В конце августа перед окончательными сборами для предстоящего морского броска на запад бойцов отпустили в двухдневное увольнение. Жарким августовским вечером Андрей пришёл попрощаться с родными в их квартиру в старинной башне на Октябрьской площади, которую он никогда раньше не покидал так надолго. Несмотря на то, что война бушевала уже более двух месяцев, новороссийцы не успели почувствовать её. Город оставался в глубоком тылу, и никому здесь в голову не приходило, что фронт когда-либо докатится до этих мест. Напротив, все ждали громкой победы и не сомневались в её близости.

Семья Новицких жила теми же ожиданиями. Дмитрий Николаевич продолжал работать в порту, Татьяна Петровна готовилась к новому учебному году, Витя и Нина пропадали на улице с друзьями. Даже призыв Андрея в армию не сильно изменил ход этой привычной размеренной жизни. Ведь, находясь в учебно-тренировочном лагере в станице Раевской под Новороссийском, где родные не раз всей семьёй навещали его, он всё равно оставался рядом с ними.

Когда же Андрей переступил порог дома в строгой тёмно-синей фланке, под которой виднелась матросская тельняшка, прямых чёрных брюках, с ремнём со звездой и якорем на бляхе, бескозырке с лентами «Черноморский флот» и письменным приказом вернуться из увольнения 31 августа 1941 года для начала подготовки к десанту, жизнь родных наполнилась другими ощущениями. Событие, о приближении которого вся семья старалась не думать и не говорить, наступило.

Родители, глядя на непривычный облик сына, оторопело молчали, не зная, какие слова подобрать перед разлукой. Нина изредка бросала в его сторону тревожные взгляды и надолго выходила из комнаты. Только Витька восхищённо рассматривал военно-морскую форму старшего брата и бесконечно твердил, что он тоже хочет стать морским пехотинцем и обязательно убежит на фронт воевать, пока всех немцев не разбили окончательно.

Неловкую натянутую атмосферу, несвойственную раньше для их дружной семьи, нарушил телефонный звонок. Нина взяла трубку, недолго поговорила и позвала Андрея. Тот подошёл к аппарату и услышал взволнованный голос Полины:

– Привет. Я слышала, ты скоро уходишь на войну?

Андрей поздоровался и с грустью ответил:

– Да… Завтра ещё буду дома, а потом надо возвращаться в часть, готовиться к десанту.

– Зайдёшь попрощаться? – после долгой паузы несмело спросила она.

– Конечно, обязательно зайду, – пообещал Андрей.

– Буду тебя очень ждать. До встречи… – прошептала Полина и положила трубку.

На следующее утро, едва Андрей переступил порог дома Щербаковых в Станичке, Полина, не сказав ни слова, бросилась к нему и крепко обняла, будто они не ссорились. С первых же минут их встречи она вела себя просто и естественно, с той чистой и лёгкой открытостью, которую он всегда знал в ней и не переставал ею восхищаться за всё время многолетней дружбы. Две их детские жизни давным-давно соединились в одну общую, со множеством дорогих для обоих воспоминаний, благодаря которым они очень хорошо понимали и чувствовали друг друга.

Теперь же Андрей с удивлением отметил, что за три с половиной месяца разлуки привычные Полинины черты как будто размылись в его памяти. Ему всё время казалось, что перед ним другая девушка – ещё более красивая и сильно повзрослевшая. Взяв Полину за плечи, Андрей широко раскрытыми, почти изумлёнными глазами смотрел на неё и, как ни старался, чтобы не затягивать ненужную паузу, не мог оторвать взгляда от её живого, светящегося радостью лица.

– Я так по тебе соскучился! – наконец, признался он. – Если бы ты знала…

– Знаю… – тихо произнесла она. – Я тоже.

Полина и Андрей пошли гулять вдоль моря в сторону города. Ярко светило солнце, и дул лёгкий благоухающий бриз. Полина была одета в новое ситцевое платье с крупными красными и синими цветами на белом фоне с открытыми плечами и широкой юбкой.

Андрей не надел свою тяжёлую морскую робу и теперь наслаждался последним днём, который он мог провести в такой удобной, как вдруг ему показалось, гражданской одежде.

Они шли по многократно исхоженному их ногами тротуару, мощённому старой, давно растрескавшейся плиткой, крепко взявшись за руки и практически не разговаривая. Слова сейчас не имели для них никакой ценности. Стены двух- и трёхэтажных домов были густо увиты цепкими лозами винограда. Раньше в это время года Андрей сорвал бы им обоим по крупной ароматной грозди, но теперь они молча прошли мимо, думая каждый о своём.

На центральной городской набережной под раскидистыми каштанами расположилась продавец с тележкой от местного хладокомбината.

– Давай съедим по мороженому. На войне меня им вряд ли накормят, – попытался сострить Андрей, но Полина от шутки лишь погрустнела.

Вафельные стаканчики с холодным лакомством они доели, уже стоя на длинном каменном моле, на конце которого статно высился над водой крепкий приземистый маяк. Отсюда, почти из самого центра Цемесской бухты, весь Новороссийск был виден как на ладони. В этом городе и его окрестностях прошло их детство, за его пределами оба бывали редко. Поэтому всё, что они знали и чувствовали в своей ещё недолгой жизни, было неразрывно связано с этими огромными кранами в порту, кораблями, стоящими вдали на рейде, рваным урезом нависающих над бухтой гор, солёным ласковым морем, беснующимися зимой норд-остами и, конечно же, друг с другом. Неотвратимо надвигающееся с каждой минутой расставание искажало такую привычную картину.

– Это же та гора, где мы ночевали в последнем походе? – спросила Полина, показывая на другую сторону Цемесской бухты.

– Похоже, да, – согласился Андрей.

Он немного помолчал и добавил:

– Извини меня за ту глупую шутку, Полин. Я не думал, что так сильно напугаю тебя.