Сергей Коняшин - Последний рубеж

В результате дерзкого налёта немцам удалось почти полностью уничтожить весь русский флот, стоявший в Новороссийске. Только что отремонтированный после подрыва на мине транспорт «Украина», переломленный надвое прямым попаданием авиабомбы, беспомощно завалился на бок и затонул посередине Цемесской бухты. У Лесной пристани отвесно осел на корму эсминец «Бдительный». На стенку Элеваторной – навалился трубами и надстройками лидер «Ташкент», который через несколько часов должен был уйти на дополнительный ремонт в Поти. Корабль горел, дымился и медленно тонул, царапая причальную стенку искорёженным металлом. Уцелевшие матросы едва успевали выбраться на берег с палубы, уже ушедшей под воду. Были потоплены и получили повреждения другие более мелкие суда, разрушены порт и механический цех «Красного двигателя», с начала войны работавший на военные нужды. Сильно пострадали многие районы города.

Слишком малой расплатой за все эти потери казались три сбитых «юнкерса».

Расследование установило, что локатор показывал крупную групповую цель почти за двадцать минут до её приближения к Новороссийску. Однако маршрут немецких бомбардировщиков и их количество точно совпадали с маршрутом и количеством русских самолётов, которые улетели бомбить фашистские цели в Крыму и примерно в это же время должны были возвращаться обратно. Оперативный дежурный противовоздушной обороны и начальник района посчитали приближавшиеся к городу самолёты русскими и не подали предупреждающего сигнала. Позже они оба были расстреляны.

– Хорошо помню… – сказал Холостяков. – Мы потеряли много кораблей в тот день.

– Если бы только кораблей… – понимающе покачал головой Буров. – Людей сколько! На одном только «Ташкенте» почти сто человек. А первоклассных специалистов… Вот, например, – он раскрыл свой портфель и достал из него папку с личными делами, – лучший инженер порта Дмитрий Николаевич Новицкий. Разорвало на месте. Семье даже хоронить было нечего. Или вот…

– Всё это известно, – осторожно перебил Холостяков. – Вашу просьбу понял. Буду держать ухо востро. О любых своих подозрениях проинформирую вас немедленно.

– Я знал, что мы найдём общий язык, – широко и неискренне улыбнувшись, проговорил Буров, видимо, собираясь прощаться.

– Раз уж вы сами ко мне зашли, товарищ полковник, позвольте занять ещё пару минут вашего времени, – попросил Холостяков. – Услуга за услугу, как говорится.

– Конечно, каперанг.

Георгий Никитич достал из ящика стола комплект немецких документов и протянул Бурову. Тот открыл конверт и стал рассматривать бумаги.

– Эти документы передал нам командир партизанского отряда «Норд-ост». Вчера вечером они уничтожили фашистскую разведгруппу у перевала Волчьи ворота. Обратите внимание вот на это удостоверение… – Холостяков показал Бурову, какое именно он имеет в виду: Рудольф Шнайдер, если я правильно прочитал его имя.

– Истинный ариец, – усмехнулся особист, рассматривая в окровавленных корочках фотографию немецкого солдата со светлыми волосами и крупными правильными чертами лица.

Холостяков положил рядом с Буровым ещё один конверт с документами, но уже на русском языке.

– А вот личное дело бойца бывшего триста пятого отдельного батальона морской пехоты Энделя Мэри. Это тот самый батальон, о котором вы с таким пристрастием расспрашивали меня на совещании у Котова… – как можно мягче напомнил каперанг. – Поставленный мною на Балке Адамовича он был почти полностью уничтожен в тяжелейших боях и ввиду невосполнимости потерь расформирован. Несколько десятков выживших сейчас находятся в госпиталях. Мэри – среди них.

– Как же они похожи друг на друга! – удивился Буров, продолжая внимательно рассматривать документы. – Этот ваш Мэри и Шнайдер, случаем, не близнецы?

– Мэри – эстонец, из семьи прибалтов-переселенцев ещё по столыпинской реформе. Его мать – коренная эстонка, а отец – наполовину немец. Эндель хорошо говорит и по-эстонски, и по-немецки. Перед самым началом войны он приехал из Красноярска, где обосновалась его семья, в Москву – поступать в университет на лингвистический факультет. После нападения немцев его направили в Одессу на курсы военных переводчиков. Пока добрался, в городе уже шли ожесточённые бои, никаких курсов не было. Записался в морскую пехоту и начал воевать. Так и прошёл с боями от Одессы до Новороссийска. По-хорошему надо бы давно отправить его на переводческие курсы в Ставрополе, но как же отправишь, когда каждый человек на счету.

– Интересно… – Буров ещё раз с изумлением сравнил два почти одинаковых лица на фотографиях в удостоверении и в личном деле. – А что вы от меня хотите?

– Вы долгое время служили в нашем посольстве в Берлине.

– Было дело, – кивнул Буров.

– У меня есть идея забросить Мэри на разведку в Новороссийск с документами Шнайдера. Не хватает кое-чего для полноты картины, – Холостяков постучал карандашом по карте. – Поможете прочитать трофейные документы, чтобы собрать установочные данные? Я, к сожалению, не знаю немецкого языка, а штатных переводчиков у нас нет.

– Боюсь, я знаю его ненамного лучше вас, товарищ каперанг, – признался Буров. – Видите ли, я занимался в Германии другими вещами, постоянно был занят. Было не до изучения языка.

– И там шпионы? – осведомился Георгий Никитич.

– Они везде… – глубокомысленно ответил Буров. – Будьте начеку!

– Что ж, – вздохнул Холостяков. – Похоже, придётся тревожить в госпитале самого Мэри. А я так хотел дать ему хоть немного отдохнуть.

– Наверное, другого выхода действительно нет, – поднимаясь со стула и пожимая на прощание руку, проговорил Буров. – Извините, что не смог помочь, каперанг. Кстати, держите меня в курсе всей этой вашей разведывательной операции. Чем больше я буду знать, тем проще будет отследить утечку информации, если она, не дай бог, произойдёт.

– Договорились, товарищ полковник.

Проводив Бурова и закончив с картой, Георгий Никитич собрал в конверт документы убитого Шнайдера, вызвал «эмку» и отправился к Мэри.

Госпиталь располагался в широком длинном бараке почти у самого подножия гор. Здесь приятно пахло чистым бельём и осенней, ещё не слишком холодной свежестью, лёгким сквозняком продувавшей помещение через широко открытые форточки.

Койки Энделя Мэри и Андрея Новицкого стояли в дальнем от входа углу. Головы и тела обоих были в бинтах, на которых тёмными пятнами багровела проступившая кровь. Эндель дремал, подложив под голову согнутую в локте руку. Андрей задумчиво и отрешённо смотрел в окно.

Снаружи тихо шелестели деревья, яркое высокое солнце изумрудно расцвечивало их тёмно-зелёную густую листву. Вдаль убегала крутая гряда гор, а слева от неё под неохватным голубым небом блестел сине-зелёной лазурью бескрайний морской простор. Какой мирной и беззаботной казалась Андрею здешняя тишина – как будто тонкие птичьи трели никогда не заглушал свист пуль, а золотые солнечные лучи – не гасли за чёрным дымом пожаров.