Сергей Коняшин - Последний рубеж

– На что мне её благодарность? – неожиданно жёстко процедил сквозь зубы Новицкий. – Она же не поможет спасти родных, которые остались там… – он кивнул в сторону гор, за которыми был Новороссийск.

Георгий Никитич тревожно огляделся по сторонам, убедился, что никто, кроме них, не слышит, низко наклонился над Андреем и прошептал:

– Послушай, парень. Ты молодой, горячий. Все такими были. Но мой тебе совет: думай, прежде чем что-то ляпнуть. Тут в последнее время бродит один необычайно резвый особист. Донесут – сам не заметишь, как к стенке поставят. Осторожнее, ладно?

– Извините, каперанг, – так же тихо ответил Новицкий. – Спасибо вам. Больше не повторится.

Холостякову начинала нравиться отчаянная прямота Андрея.

– Хорошо, сержант. Давай подумаем, как с тобой быть. Умеешь что-нибудь делать?

– Недолго слесарем на заводе работал, на «Красном двигателе». Знаю всего понемногу, но освою больше, если потребуется.

– Вот и отлично. Я сейчас собираю бригаду судоремонтников, чтобы наладить для наших корабельных дел в Геленджике цеха и мастерские взамен тех, что остались в Новороссийске. Отправлю тебя туда до полного выздоровления. Тоже важная работа. На море без кораблей не повоюешь, а их у нас с каждым днём всё меньше и меньше.

– Буду ночевать у токарного станка. Не подведу вас!

– Только и ты мне услугу за услугу… – сказал Георгий Никитич, доставая из портфеля подробную карту Новороссийска и отдавая её Энделю. – Опиши, пожалуйста, на досуге нашему будущему разведчику каждую улицу и каждый дом в своём городе. Так, чтобы он ориентировался в нём лучше, чем в родном Красноярске. Ему это очень пригодится.

Когда Холостяков ушёл, Мэри спросил у Новицкого:

– Кому ты хотел написать письмо, если не секрет?

– Полине, но…

– Напиши, – заговорщически шепнул Эндель. – Захвачу с собой.

Андрей посмотрел на друга строгим неморгающим взглядом и произнёс:

– Не стоит, дружище. Действительно дурацкая затея. Забудь!

Мэри положил руку на его плечо и тихо сказал:

– Напиши, Андрей. Если не срастётся, порву, выброшу – и дело с концом. Только никому ни слова, хорошо?..

Низкое рассветное солнце медленно двигалось в мглистом небе над сонными горными лесами, золотя их яркий осенний наряд. Новицкий, слегка прихрамывая на ещё не полностью зажившую ногу, спускался к морю в сопровождении худого неразговорчивого парня, представившегося адъютантом Холостякова.

Каперанг выполнил своё обещание и определил Андрея в только что обустроенный в Геленджике судоремонтный цех. Испытывая удовлетворение, Новицкий старался не обращать внимания на лёгкий октябрьский дождь и надоевшую боль в голени, стреляющую при каждом шаге в промозглой осенней слякоти.

По обочинам дорог неслись мутные потоки. Ямы и рытвины заполнялись свежими лужами, на тёмной поверхности которых вскипали пузыри, предвещая долгую непогоду. Крепкие порывы ветра осыпали тяжёлыми косыми струями дождя. По запаху стылой земли, холодным каплям, ударяющим в лицо, и безрадостному виду отяжелевших, нависших ниже, чем обычно, облаков Андрей чувствовал, что ненастная черноморская осень, короткая предшественница ледяной новороссийской зимы, уверенно вступает в свои права.

«Как они там сейчас? Переживут ли зиму? – терзался он вопросами. – Фашисты наверняка выгонят людей из домов, отберут дрова и продукты, как в прошлом году. Нельзя терять ни минуты! – подгонял он себя. – Необходимо спешить! Надо работать на пределе!»

Курортная геленджикская набережная, которую Андрей в последний раз видел до войны, изменилась до неузнаваемости. Она была сплошь заставлена побитыми в боях «виллисами» и армейскими грузовиками, заполнена моряками и снующими туда-сюда солдатами. В беспокойном море напряжённо выгибались длинные волны, приятно колющие взгляд блещущими иглами солнечных лучей. Вокруг многочисленных катеров и лодок, беззлобно толкаясь крыльями и озабоченно крякая, плавали чёрные дикие утки. Большие белоснежные чайки кружили над волнами, вырывая друг у друга из клювов куски хлеба, которые бросали им с бортов смеющиеся матросы.

Мастерская расположилась в оборудованном на скорую руку металлическом амбаре. Знакомые Андрею старые почерневшие станки, доставленные со спешно эвакуированного из Новороссийска «Красного двигателя», были установлены на новые деревянные станины, ещё светлеющие срезами свежеструганных досок.

– Здесь я тебя оставлю, – сухо проговорил немногословный парень. – Мне нужно обратно в штаб базы. Дождёшься старшего механика и поступишь к нему в подчинение. Думаю, найдёте общий язык. Он твой ровесник. Должен прийти через пару минут.

Адъютант пожал Новицкому руку и вышел на набережную, широко шагая длинными, как у журавля, ногами. Андрей долго провожал его взглядом, наблюдая через грязное замасленное стекло мастерской, как тот равномерно качает при ходьбе большой головой на тонкой шее.

Тем временем солнце, растолкав окрепшими лучами ранний утренний полумрак, оторвалось от горизонта и набрало силу. Дождь прекратился. Заметно потеплело. Море окрасилось в сочные изумрудные тона.

«Всё наладится! – подумал Андрей. – Выстоим! Обязательно!»

Железная дверь за его спиной нескладно загремела, послышались шаркающие шаги. Новицкий обернулся и ошарашенно уставился на вошедшего. Он сразу узнал это длинное, осунувшееся, плотно сложенное из острых костей лицо. Тот, в свою очередь, тоже не сводил с Андрея немигающего, до невозможности изумлённого взгляда близко расположенных к переносице глаз.

– Капустин?.. – наконец, еле сдерживая досаду, проговорил Новицкий.

Они были одноклассниками… и старыми врагами. В Капустине невероятным образом хитрый изворотливый ум сочетался с подлым мелочным нравом. Он никогда ни с кем не дружил, потому что не любил людей и избегал их, но всегда умел добиваться своего без посторонней помощи. Единственным исключением из этого правила стала Полина Щербакова, которая очень нравилась Капустину. Однако её расположения он так и не добился. Тем неприятнее и досаднее для него была лёгкая и непринуждённая дружба девушки с Андреем, тем яростнее ненавидел он Новицкого и тем сильнее возбуждал в нём ответную неприязнь.

Когда началась война, Капустин выбил себе бронь от завода «Красный двигатель», на котором никогда не работал, и смог уклониться от призыва на фронт. Это было последнее, что знал о нём Новицкий, уходя в свой первый десант под Одессу в жарком сентябре 1941 года. Тогда Андрей был уверен, что такой циничной пронырливости надолго не хватит и тот обязательно плохо кончит, но жизнь странным образом не спешила наказывать Капустина. Как видно, отсидевшись на «Красном двигателе» первый, самый тяжёлый, год войны, он благополучно эвакуировался из родного города и здесь, в тылу, дослужился до старшего механика.